Читать книгу - "Канал грез - Иэн Бэнкс"

— Может быть, конгрессмены сумеют договориться, — заметила Хисако. — Нам просто надо…

— Или, может быть, на красных снизойдет благодать и они станут вести себя как бойскауты, — перебил ее Оррик.

— У меня есть идея, — объявил мистер Мандамус, подняв руку с воздетым перстом. — А не открыть ли нам книгу?

Все взгляды с недоумением обратились в его сторону. Что имеет в виду мистер Мандамус, подумала Хисако. Может быть, он собирается погадать на Библии, открывать ее наугад, в надежде найти ответы; среди некоторой части христиан это, кажется, довольно распространенный обычай, у мусульман тоже принято гадать по Корану. В кают-компанию вошел стюард, пожилой человек пенсионного возраста по имени Савай, в руках у него был поднос, на котором стояли тарелки с супом и корзиночка с хлебом.

— Книгу букмекерских ставок, — объяснил мистер Мандамус. — Я буду записывать ставки, можно заключать пари о том, в какой день, наконец, откроют канал или какое судно первым закончит свое путешествие, как хотите. Ну, как вам мое предложение?

Офицер Хоаси попросил Хисако перевести, о чем идет речь. Она перевела и поблагодарила Савая, который поставил перед ней тарелку с супом.

— Я не держать пари, — сказал Эндо, — но… - Он только развел руками.

— А я могу поспорить, что, если канал откроется, это сделают янки, — сказал Оррик, энергично принимаясь за суп.

— Пожалуй, я согласен принять это пари, — без всякого энтузиазма заметил Мандамус.

— О чем пари? — поинтересовался вошедший в каюту Брукман.

Он кивнул Эндо и занял место за столом.

— О том, когда пропустят суда, — сообщил Мандамус.

— То есть в каком десятилетии? Или имеется в виду год?

Брукман резко развернул свою салфетку и взял в руку ложку, ожидая, пока его обслужат. От механика пахло мылом и одеколоном.

— Мы полагаем, что это все-таки произойдет несколько раньше, — сказал Мандамус и расхохотался.

— Полагаете? Ну, так я воздержусь делать ставки.

— Мистер Оррик хочет послать сюда пехотинцев, — сказал Эндо, рискнув произнести трудное американское имя.

— Стандартное американское решение, — кивнул Брукман.

— Пусть так, зато это действенный метод!

— В Бейруте он что-то не очень сработал, — заметил Брукман молодому человеку. Тот озадаченно уставился на механика. Брукман нетерпеливо отмахнулся: — Вероятно, это было еще до вашего рождения.

— «Послать канонерку», — торжественно изрек Мандамус, словно цитируя чье-то высказывание.

— Ну и что! Здесь же не Бейрут. — Оррик взял с блюда кусок хлеба, разломил его пополам и начал есть.

— Кстати, и не Сайгон! И что дальше? — На лице Брукмана внезапно появилось сердитое выражение, он недовольно уставился на тарелку с супом, которую поставил перед ним старый стюард. — В конце концов, от нас тут ничего не зависит. Все как-нибудь само собой разрешится в ту или иную сторону. В этой игре мы даже не пешки!

— Однако конгрессмены посмотрят на наши суда, — сказала Хисако. — Вчера вечером о нас опять упомянули в новостях.

— По восьмому каналу? — догадался Брукман. — Только потому, что для восьмого — это местные новости. Представляю себе, что там разглядят конгрессмены с семимильной-то высоты, да и то при условии, если день будет ясный.

Хисако, опустив глаза, неторопливо продолжала есть суп.

— Как вы не понимаете! Ведь наши судьбы имеют символическое значение, — сказал Оррик Брукману. — Наша жизнь что-то значит. Только поэтому красные не посмели нас атаковать или взорвать плотины.

— Они без особых трудов захватили тот шлюз, — заметил Брукман.

— Да, но ведь только один — чтобы доказать, что они могут это сделать.

— А тот танкер, который лежит на дне бухты Лимон?

— Он был зарегистрирован как американский, вы сами мне об этом постоянно твердите, мистер Брукман, — возразил Оррик. — О нем не упоминали в новостях, пока его не взорвали. Но нас красные атаковать не посмеют. Мы в центре общественного внимания. Наша жизнь что-то значит. Поэтому сюда направляется самолет, чтобы на нас посмотреть. Мы — центральные персонажи пьесы, так сказать, «нумеро уно»[16].

— Ну, раз уж вы так уверены, — сказал Брукман, погружая в суп ложку, — кто я такой, чтобы вам возражать!

— А я все-таки рискну предположить, — задумчиво прищурившись, произнес Мандамус, — что в случае, если переговоры пройдут успешно, все корабли будут отпущены еще до конца месяца.

Брукман засмеялся, поперхнулся супом и промокнул рот салфеткой. Оррик согласно кивнул, медленно наклонив молодую белобрысую голову.

— Только если придут эти ребята. Вот придут ребята, и дело пойдет.

— Знать бы, каким образом? — спросил Мандамус, словно размышлял вслух.

— Ничего, недолго осталось, — сказал Оррик, отламывая еще один кусок хлеба. — Скоро увидите.

— Алло? Алло? Хисако? Мисс Онода?

— Да, да. Я слушаю.

— Ах, это вы! Как вы там?

— Хорошо. Очень хорошо. А как вы?

— Хисако, что же ты делаешь? Почему ты все еще на этом пароходе? Я перенес все концерты, начиная с Гааги, на месяц вперед, кроме бернского. Залы иногда другие, но это мы утрясем позже. Но тебе надо скорей выбираться оттуда!… Ты меня слышишь? Алло?

— Это не так просто, господин Мория. Вертолеты сбивают, маленькие суда атакуют… иногда у самого берега озера; аэропорт в Панаме закрыт…

— Наверняка он не единственный, есть же там и другие аэропорты!

— … а из-за того, что… нет, в городе только один гражданский аэропорт. В Колоне закрыт на…

— Я не про город, есть же в стране еще аэропорты!

— Пан-Американ заминировали.

— Как заминировали? Авиалинию заминировали?

— Не авиалинию, а пан-американское шоссе. В Панаме и в Колоне мятежники захватили заложников.

— Но ты же японка, не американка. Ты-то тут при чем…

— Они берут в заложники… уже взяли японцев, американцев, европейцев, бразильцев… всех без разбору. В Кристобале захватили одного из капитанов, капитана Эрваля… Если я попытаюсь выбраться, я, может быть, проскочу, а может, и нет. Здесь мы хотя бы в относительной безопасности.

— Неужели нельзя вытащить из канала эти суда? Неужели их не могут как-нибудь вывести?

— У мятежников есть ракеты. К тому же они могут взорвать шлюзы или какую-нибудь плотину — на озере Мадден или Минди. Канал — очень уязвимое сооружение, хотя и большое.

— Хисако, неужели все это правда? Ладно, не будем об этом. Неужели нельзя ничего придумать? Ну хоть какой-то выход ведь должен быть? Интерес публики сейчас велик как никогда, про тебя сообщали в новостях, но европейцы не могут ждать вечно, и уж прости меня, Хисако, но годы идут, и ты уже не молоденькая. Ну извини, извини меня! Скажи, что простила! Я совсем не высыпаюсь, до ночи вишу на телефоне, все эти звонки в Европу, бросаюсь на окружающих… И как я только мог такое сказать! Ну скажи, что ты меня простила…