Читать книгу - "Сестра моя – смерть - Надежда и Николай Зорины"

Цветы меня не испугали. Да и что в моем возрасте могло бы испугать? Разве что одиночество. Но его-то я как раз не боюсь – принимаю как должное.

Огромные белые гвоздики. Точно такой же букет я купила перед отъездом маме. Шесть штук – четное число, как и полагается дарить мертвым.

Цветов в вазе пять. Но все равно это те самые цветы, мамины цветы – я могу поклясться!

Цветы с кладбища вернулись ко мне в дом, свежие, будто только что купленные, а ведь прошло две недели. Но я не испугалась, я стала подыскивать реальное объяснение: кто-то хочет меня напугать. Розыгрыш, жестокая шутка.

Никто не может меня напугать, никому это не нужно – я одинокая заброшенная старуха, в двадцать лет скоропостижно состарившаяся, ни у кого нет ключа от моей квартиры: мама умерла, отец со мной разошелся, с мужем я разошлась сама, друзья остались далеко в молодости, у меня больше нет с ними общих интересов. Да у меня вообще нет больше никаких интересов! Учиться? В моем старческом возрасте слишком поздно. Работать в фирме мужа? Но я ведь с ним разошлась, и потом – мне давно пора на пенсию.

Старая, старая, даже бояться мне больше нечего. Каждый раз, когда я случайно наталкиваюсь на зеркало, очень удивляюсь, что кожа у меня молодая и упругая и нет старческих мешков под глазами. В зеркале мне все еще двадцать. Обман зрения, не больше. Или зеркало врет. Разве можно в двадцать лет так состариться?

Несоответствие отражения в зеркале и истинного положения вещей скоро пройдет – лет через пятьдесят или того меньше. Я буду лежать в нечистой постели, в нечистом белье (фланелевая рубаха под старческое горло) в нечистой комнате, пропахшей лекарствами, и дожидаться смерти в полном одиночестве – бездетная, безмужняя, бесхозная старуха.

И все же цветы. Как могли они здесь появиться? Белые, пышные гвоздики. Мне, старухе, они не к лицу. Впрочем, старухам любые цветы не к лицу. Разве что мертвым старухам.

Кто мог принести их сюда и поставить в вазу? Хорошо, я допускаю, что цветы не с кладбища, что это другой букет, хотя и в точности такой же, но кто мог это сделать и зачем? И главное, как? Ведь ключей, по причине моего одиночества, ни у кого, кроме меня, нет. Проверить запасную связку? Обязательно, но потом, позже.

Вру я все! Я не совсем одинокая, хоть и старуха. У меня все еще есть муж, я с ним только разошлась, но не развелась, и это дает ему право обо мне заботиться. Валерий почему-то все еще надеется вернуть меня в лоно семьи: регулярно звонит, приезжает два раза в месяц выдать мне деньги на жизнь – слишком много, старухе столько не истратить, нужды старухины невелики, – просит, умоляет, требует обращаться, «если что», за помощью. А две недели назад привез путевку в дом отдыха: Аленушка, тебе необходимо сменить обстановку. Я послушно поехала – не было ни сил, ни желания спорить. Но никакой особой обстановки не оказалось: жилой корпус, столовая, дорожки с проплешинами подтаявшего снега. По этим дорожкам я послушно ходила от корпуса в столовую и обратно почти две недели. А сегодня вдруг взбунтовалась против дорожек, села в автобус и приехала домой. На день раньше срока. Чтобы натолкнуться на кладбищенский букет у себя в квартире.

Букет. Свежие пышные гвоздики, и вода в вазе совсем свежая, даже пузырьки не пропали – воду, значит, налили недавно, может быть, какой-нибудь час назад. Я должна испугаться букета.

Наверное, я бы испугалась, если бы не была столь безнадежно старой. Я старая и мудрая, как черепаха Тортилла. Жизнь прожита, все, что могло со мной случиться, уже случилось. И в конце концов, что такое букет, даже и любой букет, при любых обстоятельствах? Букет – это просто красивая вещь. Не важно, как и зачем он здесь появился. Выбросить из головы и пойти в ванную, я очень замерзла в дороге: откуда-то снизу дуло, а на мне были легкие кроссовки и тонкие носки. Пенная горячая ванна – это как раз то, что мне сейчас надо. Согреться – и как знать, может, букет сам по себе исчезнет или перестанет требовать объяснений. Или объяснения найдутся без моих усилий.

Я прошла в ванную, пустила воду. Открыла шкаф, чтобы достать халат и полотенце, и вдруг поняла, что и старики могут пугаться. Нет, не поняла, просто испугалась. Я прекрасно помню, что перед отъездом и халат и полотенце, которыми до этого пользовалась, бросила в стирку, в шкафу оставались только синее полотенце и желтый махровый халат. Теперь их там не было, они висели на вешалке у ванны. И что самое необъяснимое – полотенце было влажное, словно им вытерлись не больше часа назад.

Одиннадцать часов утра. Кто-то, кто живет в моей квартире, встал в половине десятого, принял душ и ушел по своим делам. Нет, не так: принял душ, вышел купить цветы в переходе (все-таки буду думать, что купил в переходе, а не привез с кладбища) и только затем отправился по своим делам.

Кто живет в моей квартире?

Этим «кто» не может быть никто. Кроме меня. Но я не жила здесь почти две недели – без одного дня.

Я вывалилась из ванной, вода лилась бурным потоком – надо бы закрыть кран. Я закрою, но не сейчас, потом, и связку ключей проверю потом, потом. Все это надо как-то осмыслить.

Вон в прихожей у стенки стоит мой чемодан – я с ним приехала из дома отдыха, где дорожки, корпус и столовая. На кроссовках немного грязи – она еще не просохла.

О, черт, как и полотенце в ванной! Надо бы все-таки воду закрыть.

Значит, в моей квартире живу не я, значит, должно найтись обыкновенное объяснение, может, не очень простое, но вполне обыкновенное. Не страшное объяснение.

Выключить воду, сварить себе кофе, покурить и отыскать это объяснение. А если сама отыскать не смогу, позвоню Валерию, предоставлю ему возможность помочь – он так давно об этом мечтал.

А не он ли все и подстроил, чтобы я, наконец, обратилась к нему?

Нет, не он – у него нет ключей, и потом, он не знает, что я приеду сегодня. Об этом вообще никто не знает, я и сама до вчерашнего вечера не думала, что возьму и приеду, не дожив один день до окончания путевки. Получается, цветы и полотенце – не для того, чтобы меня напугать. Для чего же?

Кофе мне варить расхотелось, как только я пришла на кухню – на столе стояла чашка с недопитым чаем. И чайник был еще теплый. А на спинке стула висело мое домашнее платье.

Следы чужого присутствия, вероятно, можно обнаружить по всей квартире. Наверное, и на балконе отыщется что-нибудь эдакое.

Но самое ужасное заключается в том, что это не следы чужого присутствия, это следы моего присутствия.

Мне стало так страшно, что я совершенно забыла: древним одиноким Тортиллам бояться нечего. Меня просто затрясло от страха.

Меня затрясло еще больше, когда я обнаружила, что телефон стоит на тумбочке у кровати – никогда он там не стоял! Или, вернее, стоял – всегда именно на тумбочке у кровати – в моих представлениях о последнем дне жизни одинокой старухи Алены Озерской. О дне, который наступит через пятьдесят лет. Телефон на тумбочке у кровати, а рядом мутный стакан и чайная ложка со следами лекарства, яркое солнце светит в окно, весенние звуки, мокрые, черные верхушки деревьев – смерть придет ранней весной, в начале апреля. А телефон так и не зазвонит ни в этот день, ни на следующий.