Читать книгу - "Сердце Льва - 2 - Феликс Разумовский"

Принц не принц, но даже в скромном, еще неизвестно чьем прикиде, выглядел Андрон неплохо. Стройный, широкоплечий, с лицом мужественным и открытом, он был похож на голливудского красавца. Слава богу без лысины, зубы свои. А эти шрамы на губах и подбородке, а эта ранняя, напоминающая цветом серебро, седина. И взгляд, уверенный, бесстрашный, насмешливый, чуть циничный. Ах, Ален Делон, Жан Поль Бельмондо, Тихонов-Штирлиц и Вася Лановой в одном лице…

Ладно, попили чая с пряниками, вспомнили Варвару Ардальоновну, и добрая заведующая поднялась, зачем-то оглянувшись, полезла в шифоньер. Вытащила из-под тряпок сверток, разворачивая, вздохнула.

— Хорошо, что долларов купили, люди присоветовали. А у нас в сберкассе все пропало. Копили, копили на старость…

В свертке были Лапинские ордена, все три солдатской славы, крестик и обручальное кольцо Варвары Ардальоновны, да еще парадная, добротной кожи, сбруя Арнульфа. И зеленые бумажки. Одна с портретом Франклина, другая — Гранта, остальные — Гамильтона, Линкольна, Вашингтона и Джексона. Лица столпов заокеанской демократии были какие-то вытертые, изношенные, совершенно не впечатляющие. То ли дело у нашего гаранта, особенно после ста пятидесяти…

— М-да, — Андрон взвесил на руке Лапинские награды, положил, смотав, в карман сбрую единорогову, встал. — Спасибо вам, Александра Францевна, за все. А зелень и рыжье себе оставьте.

Чмокнул добрую заведующую в старческую щеку, глянул ободряюще на тоскующую ликвидаторшу и пошел на выход. Нет, финансовый вопрос следует решать кардинально — Франклин с Грантом, хоть и сладкая, но всего лишь парочка, здесь не помощники. А материнские цацки и вообще толкать западло. Самое главное сейчас паспорт. Без него никуда. Только вот выдают его по месту жительства. А кто может прописать к себе бывшего зэка? Только близкие родственники. А если их нет? Получается какой-то чертовый, замкнутый круг. Нет, такое люди придумать не могли, это козни дьявола. Впрочем кто сказал, что закон у нас пишут люди? Педерасты. А петух, как и мент, — не человек.

Так, занятый своими мыслями, шел Андрон творением Петровым, в прошлом градом Ленина и колыбелью революции, ныне славным Санкт-Петербургом, цитаделью демократии. Однако, не взирая на философский настрой, выделение желудочного сока у него не прекратилось — он зашел в пельменную, взял двойную с хлебом, чтобы лучше проняло, и, поев, побрел себе дальше. Никому не нужный, скверно отдетый, ощущая каждой своей клеточкой собственную несостоятельность. На зоне человеком был — с филками (деньги), чаем, авторитетом, семьей. К пахану подходил, тумбочку имел, при просчетах в первом ряду стоял. А тут… Может, плюнуть на все и на остаток денег махнуть с блядями в кабак? Устроить бардак и разгуляево, плавно переходящее в махач. Врезать кому-нибудь по балде. И вернуться на зону. Чтобы снова быть человеком. Ага… А эта штука, из-за которой жопы рвали на сто лимонных долек и Брюс, и фон Грозен, и еще хрен знает кто, так и останется в стене? Нет уж, на фиг, если и давать кому по башке, то с толком. И бляди тут совершенно не при чем.

Был уже вечер, когда Андрон вернулся в свое блочно-панельное логово. Славный производственник Михайлов был уже на кочерге и встретил его вопросом в лоб:

— Ты в каких войсках служил?

— В пехоте, — с ходу соврал Андрон и был тут же затащен хозяином за стол, накрытый с демократическим радушием — вареная картошка, океаническия сельдь и паленая водка.

— Садись! Выпьем. Сегодня у Витьки годовщина. У сына.

Ладно, сели, выпили, не чокаясь, помянули Витьку. Молча, под мерзкую селедку, — говорить было решительно не о чем. Не было общих тем. Затем выпили еще, и бригадир слесарей сказал, тихо так, собственно ни к кому не обращаясь:

— Они ведь там в морге все лежали в фольгу завернутые. Полностью. Только сапоги торчали. А у Витьки не торчали. Не было у него сапог. И ног не было. Из гранатомета его. Он ведь механиком, механиком… Паренек рассказывал, что с ним служил… Который вернулся… живым… — Бухнул по столу тяжелый кулак, дрогнул судорожно небритый кадык.

Хозяйка, плотная, широкая в кости хохлушка, всхлипнула, часто заморгала и, не удержавшись, судорожно заревела, в голос, громко, плотно закрывая дряблые щеки руками. Посидели.

— Спасибо, хозяева, — Андрон поднялся, прерывисто вздохнул и, не сдержавшись, похлопал бригадира по плечу. — Ну, ну, ну, ну. Жить надо.

Развернулся и пошел к себе. А остаток вечера он провел с пользой, в чтении, изучая российскую историю по газетам, найденным в сортире. Господи, что же творилось в отечестве… Выпускали ваучеры и стреляли по парламенту, расхищали миллиарды и покупали острова. Клали руки на рельсы, что не будет реформ, и, оставаясь с руками, оставляли народ с носом, в дураках, но без денег. Начитался Андрон на ночь прессы, а потому ворочался, спал плохо и снились ему кошмары. Предупреждал ведь незабвенный Булгаков…