Читать книгу - "Сторожевой волк - Кирилл Максимов"

– Знаю, – прохрипел Князев.

– Не знаешь ты еще. Правда в том, что ее нет на этом свете.

Богдан еще не понимал, к чему клонит Сулейман.

– Пошел ты! – проговорил он непослушным языком и, собравшись с силами, плюнул в сторону надсмотрщика, но плевок не долетел, упал в снег.

– Сейчас ты поймешь, что твоей справедливости, твоей правды нет и не бывает, – ухмыльнулся Сулейман и махнул рукой охранникам.

Неулыбчивый громила шагнул к грузчикам, сбросил с плеча сложенную в две стопки толстую разлохмаченную веревку, вложил ее в руки пожилого кавказца.

– Будешь жалеть, самого к столбу привяжем, – пообещал он.

– Я не буду его бить, – неуверенно проговорил грузчик.

– Будешь. Я так сказал, – подтолкнул его в спину охранник.

Пожилой кавказец нерешительно шагнул к Князеву и прошептал:

– Извини. Но я должен. Иначе…

– Что ты там шепчешь? – гаркнул охранник. – Бей!

Грузчик несильно взмахнул рукой, веревка опустилась на голую спину Богдана.

– Сильней! – прозвучал приказ Сулеймана.

– Бей, я все понимаю, – одними губами проговорил Богдан.

На этот раз веревка опустилась сильнее. Князев почувствовал, как саднит содранная со спины кожа. Охранники подгоняли грузчиков, каждый должен был принять участие в экзекуции. Свистела веревка, крупными хлопьями капала на снег кровь. Через какое-то время Богдан уже не ощущал боли. Ему стало все равно, что с ним произойдет дальше. Гастарбайтеры уже прошли по второму кругу.

– Хватит, – внезапно скомандовал Сулейман. – Так будет с каждым, кто посмеет поднять на меня руку. Теперь за работу.

Охранники погнали грузчиков и бомжей к выходу. Обессиленный Князев буквально висел на руках, ноги сами собой подгибались. Сулейман подошел, взял его за подбородок и заглянул в лицо.

– Это еще не все, – пообещал он.

Надсмотрщик говорил что-то еще, но Богдан его уже не слышал. Он с трудом держал веки открытыми. Затем все поплыло перед глазами, и он потерял сознание.

– Что с ним делать? – спросил охранник.

– Пусть еще повисит, пока не очухается, – небрежно бросил Сулейман. – А там, на ваше усмотрение.

Охранник поднял рубашку Князева со снега, вынул из кармана сложенную вчетверо бумагу.

– Смотри, направление в военный госпиталь, просроченное…

Сколько времени провисел на столбе, Богдан не знал. Он очнулся резко, от боли, ему показалось, что в спину ему всадили раскаленный прут. Первое, что он увидел, это свежий снег под ногами, сквозь который проступали кровавые пятна. Богдан вскинул голову. Неподалеку от него стояли двое охранников и спорили. Они еще не заметили, что их пленник пришел в себя, а потому были предельно откровенны.

– …мужик свое получил, – говорил рослый громила, ковыряя носком ботинка разлохмаченную веревку. – К тому же он десантура – наколку у него на плече видел? А десантуру я уважаю. Нас двоих завалил, такое уметь надо. За это и получил свое. Этих абреков мы на его примере воспитали. Вот и все. Отвязать его надо, и пусть идет на все четыре стороны.

– Отпустить? Так просто? – прищурился напарник. – После того что он с нами сделал на глазах у всех? Теперь же они нас в грош не будут ставить.

– И что предлагаешь?

– Из шланга его водой облить. Через час-другой на ветру льдом покроется, сдохнет.

– С телом что делать? Ты подумал?

– В лес завезем и выбросим. Менты никого искать не станут. Тут замерзших бомжей десятками подбирают.

– Тебе это надо? Лишнюю работу себе ищешь?

– А если он потом нас сдаст? – задал резонный вопрос любитель расправы. – «Жмурик»-то надежно молчать будет.

– Не нравится мне твой план, я бы его отпустил.

– Сулейман не для того нам сказал «на ваше усмотрение», чтобы мы его отпускали.

– Для чего тогда?

– Он нас проверяет. Дадим слабину или нет? Ему жалостливые на базе сто лет не нужны. Ты работу потерять хочешь?

Князев попытался встать на ноги и застонал.

– Очухался, – недовольно проговорил охранник.

Его напарник стоял, задумавшись. Еще неизвестно, чья позиция в споре взяла бы верх, – отпустили бы Князева восвояси или обледеневшего вывезли за город. Но судьба распорядилась по-своему.

Заскрипела калитка в металлических воротах. Богдан с трудом разлепил набухшие веки. На огороженный участок зашли Сулейман, еще один кавказец, на руках которого сияли золотом и камнями массивные безвкусные золотые перстни. Чуть в стороне от них держался мужчина славянской внешности в куртке, подбитой мехом.

– Вот он, – елейным голосом проговорил Сулейман. – Потрепали его немного. Так заслужил.

Мужчина, пришедший с кавказцами, показался Князеву знакомым, но с точностью он не мог этого сказать. Все расплывалось перед глазами, набрякшие веки постоянно смыкались.

– Отвяжите его, быстрее, – попросил мужчина и, подойдя к Князеву, позвал: – Богдан…

– Кто… – хотел спросить Князев, но не договорил.

Охранники приподняли его, стали обрезать веревки. От боли он застонал. Свет снова померк, и он провалился в темноту.

Кавказец с перстнями на руках строго посмотрел на надсмотрщика и произнес приятным баритоном:

– Какого хрена ты его так уделал?

– Я ж говорил, заслужил. Если б я знал, что он вас заинтересует, – покачал головой Сулейман.

– Это он? – спросил у мужчины в куртке обладатель перстней.

– Он самый. Это точно. Сколько ты за него хочешь? – Вопрос был обращен к Сулейману.

Надсмотрщик замялся, боясь продешевить. Соплеменник внимательно глянул на него и погрозил пальцем с надетым на него сверкающим перстнем, мол, не заламывай слишком много.

– Ну, если считать по ущербу, который он мне нанес… – начал Сулейман.

Мужчина в меховой куртке резко сунул руку в карман, вытащил пухлое портмоне, помахал им перед носом у надсмотрщика, после чего запустил внутрь пальцы и стал вытаскивать по одной новенькие стодолларовые купюры. Сулейман жадно принялся их хватать, собирая в веер.

– Сто, двести, триста… – приговаривал мужчина в меховой куртке.

– …четыреста, пятьсот… – повторял за ним Сулейман, согласно кивая.

Когда счет дошел до тысячи, мужчина в куртке остановился. Сулейман вопросительно поглядел на него, мол, а где же продолжение?

Продолжение и последовало, но не такое, на которое рассчитывал торговец живым товаром. Мужчина вырвал из веера одну купюру.

– Девятьсот, – произнес он, пряча сто долларов в портмоне.