Читать книгу - "Милицейский спецназ - Александр Тамоников"

– Ну, ну, отвали, Шалаш!

Кузьмич открыл калитку, отбросив пса на дорожку. Но тот вновь перегородил дорогу офицеру милиции. Кузьмич сбросил пса, схватил того за загривок, оттащил к будке, где прицепил к ошейнику короткой цепи. После чего взошел на крыльцо. Постучал в дверь.

Открыла ему супруга Белугина, Клава. И, не видя гостя, приняла его довольно холодно.

– Кого еще несет с утра?

– Это я, Клав, Кузьмичев!

Тон женщины резко изменился.

– А, ты, Володь? Здравствуй!

– Доброе утро, чего ты с утра нервная?

– Будешь нервной с таким муженьком. Хоть бы ты на него повлиял, Володь!

– Опять вечером приложился?

– Приложился? Если бы приложился! Нажрался, как скотина последняя. С дружками из лесхоза чьи-то именины отмечал. Доотмечался так, что вместо хаты в будку к Шалашу залез.

Кузьмичев улыбнулся:

– Да ты что?

– Вот тебе крест! Ты знаешь, он и трезвый чудик, а выпьет, вконец деревенеет. Пил бы как люди, разве я против? Сама бы поднесла! А он… да чего говорить, сам знаешь!

– Знаю! Где он сейчас?

– На кухне сидит, где же еще? Нахохлился грачом весенним, ждет, чтобы похмелила. Да только хрен ему. Надоел уже! Ты постучал, а я думала, дружки заявились. Ты уж извини.

– Да ладно, Клав! Я пройду?

– Проходи, конечно! Да мозги ему промой, хотя все бесполезно, горбатого могила исправит, прости меня, господи!

Клава, несмотря на средний возраст, была человеком глубоко верующим. И было это объяснимо. Она росла в семье баптистов. Те потом, как люди рассказывали, подались куда-то в леса. И Клава, возможно, затерялась бы где-нибудь в секте, если бы не Василий, как раз вернувшийся из армии. Любовь молодой набожной девушки к бравому отставному матросу оторвала ее от секты и оставила в городе. Что никак не повлияло на ее религиозные убеждения, с той лишь разницей, что секту Клаве заменила церковь, где она была образцовой прихожанкой. Что, опять-таки, в быту совсем не мешало ей иногда применять крепкое словечко. Правда, больше в отношении супруга. И Кузьмич понимал ее. Да и Василия, как ни странно. Может быть, дело было в том, что семья Белугиных, как и семья Кузьмичевых, тоже не имела детей? Вот только Кузьмич принял это достойно, а Васька поплыл, найдя в самогоне, пусть и иллюзорную, но все же отдушину, позволяющую на время отвлечься от реальности. Это, понятно, не снимало проблем. Более того, усугубляло их. Ну, а затем подчинило Белугина «зеленому змию», с которым у Васьки не было ни сил, а главное, ни желания бороться.

И все же Белугин был мужиком стоящим. Несмотря ни на что. С таким, как считал Кузьмич, можно было идти в разведку. С трезвым, естественно.

Владимир прошел в сени, оттуда в кухню.

Василий сидел на табуретке в трусах и майке. Весь взъерошенный, небритый. Увидев товарища, лишь буркнул:

– Привет!

Кузьмич присел рядом.

– Здорово, гуляка!

– Э-э, Вова, ты только на мозги не капай! И так голова гудит. А во рту словно ишак испражнялся. Фу, бля, как же муторно! И Клава пойло спрятала! Что за жизнь?

– Кто ж виноват?

– Началось! Благоверная, что ли, попросила моим воспитанием заняться?

– Никто тебя, Вась, воспитывать не собирается. Поздно уже воспитывать. Водка тебя под себя крепко подмяла. Лечиться тебе надо. И серьезно.

– Ага! Сейчас! Вот покурим и поканаем к наркологу. Пусть лечит, если сможет! Только ни хрена у него не выйдет. И ни у кого не выйдет. Я как пил, так и буду пить. Это мое личное дело! Ты, как друг, лучше бы похмелил, а не мораль читал.

– Похмелить, говоришь? А не пошел бы ты, Вася! Мораль тебе читать? Обойдешься! Дружки, что бухают с тобой, пусть ее читают! Они для тебя все. Они твоя семья. И пожалеют, и похмелят, с ними хорошо. По пьяни! Никаких забот. Никому никакого дела, что похож ты на чмо болотное. Они тебе помогут, стакан поднесут! Благодетели. Тебе же лишь это надо. А то, что дом с собачьей будкой путаешь, ничего. Это нормально. Какая разница, где спать, в будке, в канаве, на свалке? Лишь бы утром похмелка была! Эх, Вася, Вася, глаза б мои на тебя не смотрели. Сиди, жди дружков! Или вали к ним! А я пошел. Думал, с человеком поговорить, не получилось. Жаль. Но, видно, ничего не сделаешь. Все ты на самогон променял! Слабак…

Кузьмичев положил сигареты в карман, поднялся, направившись к выходу. Белугин остановил его:

– Володь? Кузьмич! Постой! Да постой ты, черт правильный!

Старший лейтенант обернулся.

– Чего тебе?

– Погодь! Не уходи! Сейчас, я приоденусь. Подожди на кухне.

Кузьмич вернулся, устроившись за столом. Василий скрылся за занавеской, откуда вскоре раздался плеск воды и оханье Белугина.

Вошла Клава.

– Где это чудо?

Владимир кивнул на занавеску:

– В порядок себя приводит.

– А!

Она вздохнула, достала из халата початую бутылку с мутной жидкостью, поставила на стол.

Владимир взглянул на супругу Василия, спросил:

– Зачем?

– Ох, Володя! Пусть уж похмелится! Все одно искать будет. Уйдет из дома.

– А похмелившись, не уйдет?

Клава пожала плечами, ответив однако:

– Уйдет! Догоняться, как он говорит.

Кузьмич приказал:

– Убери самогон! Сама же потакаешь ему, а потом страдаешь. Убери! Ваську надо вытаскивать из запоя, а не похмелять.

– Так я хотела как лучше. А то еще сердце остановится. Давеча, на том краю у реки, да ты, наверное, в курсе, мужик тридцатилетний вечером погулял, а наутро не похмелился. Не успел. Вышел из хаты, на скамейку сел и завалился! Жена к нему, а он готов. Народ говорит, похмелился, жил бы!

Владимир покачал головой.

– Клава! Ты сама-то веришь в это? И потом, к чему спектакли разыгрывать, изображать строгость, сцены устраивать и тут же идти на попятную? Уж лучше утром в постель ему стакан подавай. Или в собачью будку, где найдешь! Не пойму я тебя. Говоришь одно, делаешь другое. Так нельзя, Клава!

За занавеской послышались звуки рвоты. Василия полоскало. Клава посмотрела на Кузьмичева:

– Слышишь, выворачивает!

– Ну и что? Так и должно быть! Вырвет – легче станет.

Женщина вздохнула:

– Может, все же граммов сто налить?

– Нет! Хотя…

Владимир на секунду задумался, затем неожиданно проговорил:

– Оставь бутылку, сама же уйди.