Читать книгу - "Каникулы вне закона - Валериан Скворцов"

— Господи, все-то ты всегда знаешь… Алло! Олег? Даю тебе Фиму.

— Кого, кого? — услышал я в трубке, которую она мне передала.

— Тихо, Легион, — сказал я по-французски. — Ты можешь говорить или вокруг орава с локаторами?

— Ладно, — ответил он по-русски. — Перезвони, это не к спеху. Или я сам. Как получится. Привет, душа-девица!

Я отправился изучать квартиру.

— Ау-у-у!

— Сейчас! — крикнула Ляззат. — Я в туалете…

Вернувшись в прихожую, я вытащил из кармана пальто початую в чимкентской «Кеме» бутылку «Казахстана». Прихлопнул отставшую створку антресоли над шкафом, после чего открылась другая, в которой с краю лежал армейский ружейный чехол из камуфляжа, явно не пустой.

Я встал на пуфик. Винтовка, из которой стреляли, если её не почистить, да ещё сунуть в прорезиненный чехол, долго пахнет пороховыми газами. Бельгийская штурмовая FNFAL, когда я открыл застежку-молнию на чехле, ими и пахла. Я сел на пуфик и осмотрел затвор.

— Где ты её взял? — спросила Ляззат.

— На антресоли… Откуда она?

— Думаешь, я знаю… Ах, ну да. Ее Константин брал, он в тир ходит, у него и разрешение есть, мне кажется. А вообще-то ружье — это подарок. Я тебе говорила про первого заместителя министра обороны. Который умер недавно. От него. Там и патроны есть…

Я опять встал на пуфик и пошарил на антресоли. Действительно, были. Початая фирменная коробка натовских 7,62.

— Когда её Константин брал? — спросил я.

— Ну, что ты пристал с этим, — сказала Ляззат капризно. — Я накрыла кое-что, в салоне… Давай свой коньяк сюда.

— Все-таки припомни, пожалуйста.

— Да почти в то время, как тебя в Астану Ибраев привез. Константин с ним летал тогда, кажется, ему переговорить с мужем нужно было… То ли кредит просил ресторан покупать, то ли ещё что-то… Не помню.

Я положил коробку с патронами на место, слез с пуфика и, вытащив из винтовки рожок, выщелкнул из него один за другим патроны. С забытым в патроннике оставалось из двадцати положенных семнадцать. Минус три. Столько раз стреляли в меня с крыши «Титаника». И не попали потому, что целились при плохом освещении. Прицел ночного видения стандартной FNFAL не полагался. Правда, штатный был диоптрический, передвижной. Но дальше шестисот-восьмисот метров он цель четко не брал.

«Эриксон» истерично пискнул. Ляззат вздрогнула.

— Это я, — сказал Олег. — Пришлось в сортир идти и звонить. Жибеков и Ибраев здесь. Выпиваем, блин… Ты где?

— На своей базе, в Алматы. Теперь слушай. Берешь двадцать третий том бэ-эс-эм, который ты у сестры одолжил, вытряхиваешь из него два листика, аккуратно складываешь в конверт, не больше, чем пополам, не повреди… И вылетаешь немедленно в Алматы. Понял? Здесь из аэропорта связываешься со мной по мобильнику Ляззат. Выполняй!

— Слушай, ты в своем уме? Кто меня отпустит? Что я им скажу?

— Ничего не говори. На выходе из ресторана к лестнице, по которой спускаются в бар, справа будет электрический распределительный ящик с рубильниками. Он не закрыт. Выруби свет в ресторане… Там есть надписи, что от чего. Дальше спустись на один пролет, нащупаешь лестницы ногами, не упадешь… Сними витраж, он на задвижках, и вниз… Один этаж. Ты на машине?

— Да…

Я перешел на французский:

— Легион! На помощь… И спасай шкуру, Олег. Твои друзья глубоковато нырнули в дерьмо без водолазных костюмов. Понял?

Я разъединился.

— Господи, — сказала Ляззат. — Да с тобой просто страшно становится. Сколько же ты знаешь!

— Я не знаю, где спальня, — сказал я. — И заблужусь без тебя в поисках ванной комнаты.

Бельгийская винтовка осталась прислоненной к пуфику.

3

…Я чувствовал, как темя зудит под каской и стекает на брови пот, а глаза слепит бесцветное небо тропиков, потому что на парадных построениях запрещены противосолнечные очки. Все кажется пепельным и обесцвеченным на вытоптанном солдатней пустыре между киношкой «Ланг Санг», цементным памятником Павшим и дощатыми трибунами для короля и дипломатического корпуса.

Мне снится, как на гимнастерке Рума, отца Матье, между лопатками, расползается темное пятно. Он стоит впереди, а весь взвод вытянулся по стойке «смирно», потому что ротный лаосских гвардейцев не решается в присутствии короля скомандовать «вольно». У гвардейцев кто-то падает в обморок. Беднягу уволакивают, и строй смыкается. Через полчаса Рум распоряжается сделать столько-то шагов влево, и это значит, что потери лаосцев возросли, мы заполняем бреши своими телами… Туземный оркестр начинает вразнобой, но радостно — марш кладет конец мучениям. Эхо тамтамов, отрикошетив от памятника, уходит за рисовые поля, в сторону низких облачков, уплывающих за Меконг. Мы как раз маршируем в том направлении. На Запад. По иронии судьбы местное поверье утверждает: в сторону, куда навечно уходят мертвые.

…Гвардейцы идут первыми, им принадлежит и честь вести перед знаменем тотемного козла. Если у Кики, как звали травоядное, отсутствовало настроение маршировать, его за рога волокли по сухому краснозему ассистенты знаменосца, который глотал поднимаемую копытами пыль. Иностранное наемное войско выпускали второй колонной и, разумеется, без козла. С нами Кики выезжал на операции. По сигналу тревоги он мчался к машинам радостным галопом, предвкушая вольную пастьбу в колючих кустарниках, пока будет тянуться прочесывание — наша тогдашняя работа. Расставив фиолетовые копыта, Кики, не шелохнувшись, торчал на крыше кабины, какие бы зигзаги не выписывал сидевший за рулем грузовика Ласло Шерише, глухой венгр, чей недуг выявился после расформирования полубригады. Ласло «читал» по губам военный язык и оказался не в состоянии понимать обычный…

Далее наступало отвратительное.

Парад устраивался по случаю дня национальной независимости. Подарочные от его величества полагалось проматывать. На шестисоткубовой «хонде» Шерише въезжает по лестнице на веранду борделя «Белая роза» возле аэропорта Ваттай. Привстав с заднего сиденья на подставках-стременах и пружиня коленями, я впиваюсь пальцами в шелковую рубашку Ласло. Веранда рушится под мотоциклом, и во сне я помню, что её будут ремонтировать завтра вечером, когда мы явимся снова.

Неясным оставалось, какие подвиги совершались в первую ночь. Но во вторую — я это помнил во сне: именно во вторую — я притисну помощницу барменши, почти девочку, повалю на бильярдный стол и изнасилую, заткнув корчившийся от испуга рот комком желтых купюр с изображением дедушки её короля.

Запахивая саронг на тощих детских бедрах, она сжимала деньги зубами, опасаясь, что я передумаю и заберу бумажки назад.

Мой серийный сон из прошлой яви…

— Что с тобой? — сказала Ляззат.

— Одна и та же ерунда снится перед боем всякий раз, — сказал я. Пойду-ка умоюсь, пожалуй…