Читать книгу - "Ордер на возмездие - Максим Гарин"

– Это я так, к слову, Борис Иванович. И в бою, и в учебе, и в жизни – везде надо быть первым. Сам же ты нас учил! – тут же в руках Порубова появилась бутылка водки.

– А где начатая? Мы же ее не допили!

Мишаня даже не знал, что и сказать. Посмотрел на охранника.

Тот тут же доложил:

– Как обычно, музыкантам отдал.

– Правильно сделал, этого добра у нас хватает. А девчонки где?

– Сзади едут, Михаил Михайлович, в автобусе.

– Я насчет баб ничего не говорил.

– Так, на всякий случай. Вдруг пригодятся?

Комбат и Порубов расхохотались:

– Чем ты занимаешься?

– Я тебе все покажу. Отдохнешь с дороги, в баньку сходишь, и весь город в твоем распоряжении. Хочешь, движение на центральной улице перекрою?

– Ладно, будет тебе. Не надо из моего приезда событие делать, и так переполоху на вокзале хватило. Все думали, министра встречают.

– Нет, так у нас только премьеров встречает, – ответил Порубов, – и эти же девки, кстати, им хлеб-соль подносят. Они в моем ресторане официантками служат, самые красивые в городе. Одна даже на конкурсе красоты второе место заняла, а другая в финал попала.

– Мне такие не нравятся, – сказал Комбат.

– Какие тебе нравятся, Борис Иванович? Ты, кстати, семьей не обзавелся?

Я уж думал, ты с женой приедешь, с ребятишками, а ты, как всегда, один.

– Были бы жена и дети, с ними бы и приехал. А так, о чем говорить, – махнул рукой Комбат, – таким людям, как я, семью иметь нельзя. То ли дело, ты, Мишаня! – и Комбат глянул на руки бывшего командира отделения. Но вместо обручального кольца тот носил лишь тяжелый золотой перстень с печатью.

Порубов тут же подобрал пальцы, словно застыдился броского украшения.

– Комбат, поверь, сам не люблю золото, украшения, но положение обязывает. Это что-то вроде пропуска или удостоверения. Даже на таможне и на границе посмотрят на меня и сразу видят, солидный человек.

– Цепь да перстень-печатка для тебя вроде погон, – усмехнулся Комбат.

– Не совсем, – покачал головой Мишаня, – носил и не задумывался. А как тебя увидел, сразу почувствовал, что-то не то.

– Вот-вот, – подтвердил Борис Рублев. – И машина, в которой мы едем, что-то не то, и костюмчик твой для орденов не приспособлен. Разве это джип, – заводился Комбат, – это же лимузин – свадьбы развозить, теплый сортир на колесах! В настоящем джипе только и должно быть, что несколько жестких сидений, переключатель передач, педали да руль.

Миша Порубов, хотевший произвести на Комбата впечатление, стушевался.

Получалось, вроде бы он зря старался.

– Не обижайся, Комбат, я хотел как лучше. По-другому уже не умею.

– Я и не обижаюсь. Я рад, что тебя увидел, рад, что у тебя все отлично.

Домой к тебе едем? – глядя за темное тонированное стекло, спросил Комбат. Город уже кончался, шли последние кварталы новостроек.

– Как ты догадался, Борис Иванович?

– Ты, Мишаня, – человек богатый, значит, или в центре живешь, или дом загородный имеешь.

– Точно. У меня и в центре квартира, и дом за городом.

– С женой познакомишь, с детьми.

– Не получится, – вздохнул Мишаня, – у ее родителей гостят, – кривая улыбка появилась на губах бывшего десантника.

Ему снова стало стыдно, потому что он мог позволить себе то, чего не мог позволить себе Комбат. И Мишаня, пряча глаза, произнес:

– Отдыхают.

– Где?

– В Англии. – Так учебный же год начался!

– Сын там и учится, жена за ним присматривает.

Рублев хотел сказать, что семья должна жить в одном месте, но понял, не ему учить Мишаню. у того хоть какая, но жена и сын, а у него никого.

Дом Порубова был виден от самого шоссе, стоял высоко, на горе, большой, словно церковь, и такой же белый. На Комбата он не произвел никакого впечатления. Рублев был приучен ценить в вещах не дороговизну и шик, а удобство.

– Проходи, Борис Иванович, – суетился Порубов, взбегая на крыльцо и открывая дверь перед гостем, – все к твоему приходу приготовил.

Комбат бросил взгляд через плечо, увидел, как микроавтобус заезжает по узкой аллейке к черному входу, увидел, как из него выходят две девушки.

«Зря я Мишаню обижаю, – подумал Борис Рублев, – он старался, как мог, а я – словно баба привередливая, ничем мне не угодишь. Бедно живешь – плохо, богато – тоже плохо. Главное то, что Мишаня по-прежнему боевитый, не спился, не сгулялся. Он и в самом деле, один из первых в городе. Я же этому своих ребят учил».

И все же неприятный осадок в душе Комбата остался. Дом был богато обставлен, комнаты располагались удобно, мебель стояла так, что переставлять ее не хотелось. Но в то же время здесь чувствовалась какая-то нежилая атмосфера.

«Как в мебельном магазине, – определил для себя Комбат. – Вроде и красиво, и удобно, а жить нельзя».

– Вот стол, – указал Мишаня на сервированный на четверых столик с холодными закусками и выпивкой.

Почему стоят четыре прибора, Комбат уточнять не стал. Ясно, что для девушек.

– Комната твоя наверху.

– Верх – это где? – прищурившись, поинтересовался Рублев.

– На третьем этаже. Оттуда вид такой, что закачаешься!

– С утра пить – не дело, – поглядывая на водку, произнес Рублев.

– Баньку протопили, попаришься, отдохнешь с дороги.

– Небось, банька у тебя с наворотами, финская какая-нибудь, с электрическими парогенераторами?

– Нет, – заулыбался Мишаня, – я хорошие вещи люблю. Если что-нибудь японцы хорошее делают – оно у меня дома, если американцы, я тоже покупаю. А вот если русская вещь лучше всех, то и она у меня. Банька у меня чисто русская, с парной.

Комбат чувствовал себя неуютно среди дорогого интерьера. Поставил к кожаному креслу дорожную сумку, подхватил с тарелки веточку петрушки и предложил:

– А давай попаримся!

Мишаня с Рублевым вышли на гранитное крыльцо, скользкое и мокрое от дождя. В воздухе пахло рекой и влажной травой, чуть угадывался запах дыма.

Мишаня расправил плечи и вздохнул полной грудью:

– Люблю природу, она сил придает! Не по дорожке, а прямо по мокрой траве вел Порубов Комбата. Они спускались по склону холма, и чем дальше отходили от дома, тем меньше чувствовалось вмешательство человека в природу.

Кончились бетонные дорожки, кусты из аккуратно постриженных, шарообразных, прямоугольных стали обыкновенными, развесистыми. Яснее пахнуло дымом, но разглядеть баньку пока еще было невозможно, ее скрывали густые заросли орешника.