Читать книгу - "Супердвое: убойный фактор - Михаил Ишков"

Этот вопрос заставил хозяина задуматься. Он поинтересовался, не встречались ли мы до войны. Например, на конгрессе физиков в Комо в тридцать втором? Или в Кембридже у Папы Резерфорда?

Я пошел на нарушение всех и всяческих законов конспирации.

– Нет, скорее, в Харькове. Если мне не изменяет память, в тридцать четвертом. Как раз в этом году вы посетили Харьков. Правда, мне тогда было четырнадцать лет, и я никогда не бывал в Харькове, но согласно вашему принципу дополнительности такое понимание события ничуть не противоречит истине, ведь я страстно мечтал поступить в физико-технический институт и познакомиться с Ландау. Говорят, у него золотая голова. Кстати, он передает вам привет. Даже черкнул несколько слов. Если позволите…

– Разговор мы продолжили в римском дворике, подальше от чужих ушей. Здесь, под стеклянной крышей, в окружении дорических колонн Бор ознакомился с запиской Ландау, сделанной по просьбе НКВД. Обычный набор общих приветствий и пожелание здоровья и успехов. Подписи не было, но Бор сразу узнал почерк.

– Да, – согласился он. – Золотая не то слово. Бриллиантовая! А вы не огорчайтесь, вам еще повезет, и вы встретитесь с Дау. Если желаете, я могу черкнуть ему пару слов.

– К сожалению, профессор, вряд ли в ближайшее время я увижусь с Львом Давидовичем. Кстати, господа Вернадский и Иоффе тоже рады передать вам привет.

Бор пожелал немедленно ознакомиться с посланием «русских академиков». Прочитав, он отозвался о нем, как об «очень своевременном».

Затем поинтересовался:

– Вы знаете, о чем идет речь?

– О работах по расщеплению атомного ядра, в результате чего может произойти выделение гигантского количества энергии.

– Вы увлекаетесь проблемами современной физики?

– Более чем. И не только я, но и мой научный руководитель. Там, далеко… На востоке.

– Похвально. Что касается предложения объединить усилия для изучения тайн природы, я всегда выступал за полную открытость в этом вопросе.

– Опять же в соответствии с вашим принципом дополнительности берусь утверждать, что вы правы. В какой-то части этот принцип вполне можно перенести и на реалии человеческих отношений. Объединив усилия, можно существенно дополнить картину окружающего мира и значительно глубже проникнуть в тайны атомного ядра.

Бор засмеялся. Он вообще любил шутки, полагался на приметы, верил в возможность отыскать согласие.

Но не с фашистами.

Этот вопрос он затронул особо.

– В первые дни после прихода Гитлера к власти, я, как ни стыдно сознаться в этом, был в восторге. Я полагал, что сильная власть позволит Германии вступить в новую эру – эру процветания, добрососедства и разумно устроенного мира. Но затем последовали эти ужасные законы!..^[59] – он шлепнул себя по коленям. – Это никуда не годится. Его надо остановить.

– Мы этим как раз и занимаемся, – далее я уже действовал открытым текстом. – Под Сталинградом.

– Я приветствую вашу откровенность и со своей стороны готов проинформировать ваших научных руководителей о моем разговоре с Вернером Гейзенбергом. Он навестил меня в октябре сорок первого года. Вам известно, кто такой Гейзенберг?

– Лауреат Нобелевской премии 1932 года по физике.

– Этого достаточно. Следует добавить, Вернер считает меня своим учителем, и я, поверьте, гордился таким учеником. Он всегда отличался независимостью суждений, способностью отыскивать самые безумные решения. О его визите обязательно должны знать те, кто сражался под Сталинградом. Я настаиваю на этом.

– От их имени я заранее выражаю вам благодарность.

Он задумался, затем неожиданно спросил:

– Простите, вы русский?

Я испытал испуг, поэтому ответил не сразу. Сначала прикинул – стоит ли играть с Бором в прятки? Ответ – нет, не стоит, тем более что Бор никогда не задал бы этот крайне неделикатный вопрос, если бы не испытывал сомнений относительно моего визита. Я обязан развеять их. Хотя бы ради тех, кто сражался под Сталинградом.

– Нет, я чистокровный немец. Правда, вырос в России.

– Это благородное вино, – согласился Бор. – Тогда вы должны усвоить накрепко – я сообщу информацию, которой нельзя пренебречь. Я должен быть уверен, что она в любом случае дойдет до ваших научных руководителей на востоке. Вы были искренни, и это облегчает дело. Что касается Гейзенберга, оказалось, даже таким, как он, можно внушить нечто совершенно недопустимое.

В тридцать восьмом году мне представилась возможность убедиться, куда могут завести человека «измы» и предвзятое обращение с исходными данными. Тем летом мне пришлось выступить на специальной сессии Всемирного конгресса антропологов и этнографов. Для заседаний намеренно отвели Кронборгский замок, где все еще бродит тень Гамлета с его неумирающим вопросом: быть или не быть?

Не могу сказать точно, когда произошел скандал: то ли когда я заговорил о «недопустимом национальном самодовольстве», то ли когда сакцентировал внимание делегатов на очевидной мысли – «в силу понятных причин мы можем утверждать, что разные человеческие культуры тоже обладают свойством дополнительности. Они как бы дополняют друг друга, каждая из них вносит свой вклад в общую копилку человеческих ценностей».

Что было страшного в подобном тезисе? Однако германская делегация в полном составе покинула зал, а ведь среди них были всемирно известные ученые. Многие из них ранее придерживались подобных взглядов.

Затем Бор пригласил меня совершить прогулку.

– Знаете, я люблю беседовать на ходу. Вот и с Гейзенбергом мы тоже отправились бродить по парку. Подальше, как он сказал, от чужих глаз…

– …Итак, октябрь сорок первого года.

Вернер долго ходил вокруг да около и только вот на той дорожке, куда мы сейчас свернем, завел речь о том, что физики, возможно, находятся на пороге создания оружия огромной разрушительной силы.

Мы свернули в липовую аллею, где густо пахло сырой землей и едва уловимым ароматом набиравшей силу травы.

– Свой визит в Копенгаген он объяснил непростой ситуацией, в какую попали его коллеги, работающие над расщеплением атомного ядра. По его словам, они обращаются ко мне с настоятельной просьбой – пусть папаша Бор посоветует, как поступить в этой непростой ситуации. Расщеплять или не расщеплять? Есть ли достойный выход из этого тупика? Возможно, следует объявить общий негласный мораторий на такого рода исследования?

Профессор пристукнул палкой по утоптанной земле.

– Он приехал ко мне, старику, за алиби!! Возможно, Вернер сам не до конца осознавал, что сама посылка списать на Бора свои грехи являлась откровенно негодной попыткой уйти от ответственности. Создавая урановую бомбу, он и его друзья надеялись в будущем сослаться на меня – Бор все знал, он благословил нас. Или – Бор все знал, однако не сумел убедить зарубежных ученых остановить работы, поэтому мы были вынуждены в интересах фатерлянда продолжать обогащать уран…