Читать книгу - "Красная Луна - Елена Крюкова"

Она шагнула к застывшей у окна Дарье. Положила руки ей на плечи.

Дарья вздрогнула.

«Наконец-то эта сучка вздрогнула».

Поздравляю. Третий месяц, — торжественно сказала Ангелина.

Перед домом тщетно расхаживал туда-сюда маленький человечек. Он ходил, задирал голову, смотрел на освещенные окна. Все окна в конце концов погасли. Остались гореть во всем доме, в ночи, только два. «Там, там они, — шептал маленький пьяница замерзшими губами — ночью снова подморозило, и поднялся сильный, пронизывающий ветер, — там они обе. Зачем я привел ее, нежную, к той, злой? Чтобы нежность наткнулась на черное острие. Так надо. Их надо было столкнуть. Вылетит искра. Все так непросто. Я вижу их слитно текущие судьбы. Я вижу взрыв яркого света в конце дороги. Но всякую дорогу надо ведь пройти, пройти до конца, Господи?!»

ПРОВАЛ

Вчера я наклонялась над его широким, как тарелка, лицом. Татарские скулы; косые глаза. А сам из перерусских русский. Железная пята Азии наступила на каждое горло. Железная рука Азии измяла каждую податливую бабью грудь. А мы врем сами себе, что мы русская страна, чистая страна, вся насквозь славянская страна. Как можно нагло врать самим себе в лицо, когда в каждом из нас течет хоть капля крови инородца? Хоть сейчас на анализ бери. На исследование ДНК. Ох и будет открытие: в России нет чистых русских! Что ж они народные песни-то поют? Голосят: русский порядок, руссише орднунг? Я наклонилась над его широким, как монгольская миска, лицом и спрашиваю: Хайдер, тебе расчистить дорогу к славе? Он смеется: мне не нужно славы. А к власти? И тут его круглая рожа просветлела. Клюнул на блесну. «К власти — можно. Но прекрати эту болтовню. Это все бабья болтовня, Ангелина. Какую власть ты имеешь в виду? Над моими солдатами, над моими соратниками, внутри организации — или…» Конечно, или, сказала я. Я имею в виду только «или». Но для этого тебе необходимо убрать тех, кто работает рядом с тобой. Запомни: у вождя соратников нет. У него есть только враги. И их надо уничтожить. «Что за пещерный метод, — рассмеялся он, и дернулась вбок его голова на подушке, — им уже, кажется, не раз пользовались…» И что, спросила я, ты считаешь, что старые методы хуже? Да они, к твоему сведению, самые верные. Что ты имеешь в виду? А то. Убери с дороги самых верных. Тех, кто больше всего клянется тебе в верности и в подмоге. Эти — первыми предадут. Выдадут тебя с потрохами.

Что ты мелешь?! Я правду говорю. Ну тогда и действуй сама, как считаешь нужным!

Он перевернулся на другой бок и через пять минут уже храпел. Здесь он такой же дуболомный мужик, как и все остальные. Поял бабу — и на боковую. Храпит, будто после косьбы. Хорошо, будут думать я. Буду делать я. Я хочу, чтобы ты ощутил вкус власти.

ВКУС ВЛАСТИ.

ЭТО САМЫЙ МОЩНЫЙ НАРКОТИК.

СИЛЬНЕЕ НАРКОТИКА В МИРЕ НЕТ. ЭТО Я ГОВОРЮ ТЕБЕ КАК ВРАЧ.

Разрешение получено. Санкция получена. Храпи, храпи, мой герой.

Это я, я сделаю тебя героем.

Для этого мне нужно так немного.

Просто — голова на плечах.

Я так люблю тебя, что я опьянела. Я опьянела и охмурилась тобой; я, железная баба, я, сама себе царица, я, не спавшая с мужиком более одной ночи, я брежу тобой, я хочу тебя всегда, ты всегда во мне, твой железный жезл, твой солдатский штык, твой могучий уд — мощный и неутомимый, как ты сам. Ты сплотил вокруг себя молодежь. Ты научил ее лозунгам и знакам. А большему, рассудил ты, и не надо ей учиться — для того, чтобы идти на штурм. Ты многое знаешь в психологии масс. Ты не читал Юнга и Фромма, но ты пришел к их истинам. Ты отлично, как на скрипке, играешь на коллективном бессознательном, и у тебя оказался абсолютный слух, поэтому ты и стал Вождем. Спи, мой Фюрер! У тебя уже есть жена. Я твоя жена, и я сделаю все для тебя. Я расчищу тебе дорогу. Я проложу тебе путь. Дорога, по которой идет мой Вождь, должна быть широкой и свободной.

* * *

— Ты! Зубрила! Баскакова убили!

Да ну, иди ты…

Завтра похороны! Тайные…

Какое тайные, во всех газетах точно вой поднимут… журналюги набегут…

Эй, Фарада! Фарада, ты слышал? Роста кокнули!

Он же с пистолетом везде ходил… как не отстрелялся…

Если тебе вмажут в затылок маслину и твои мозги брызнут в стороны — как ты, с позволения сказать, отстреляешься, фраер?!..

Баскакова убили вчера. Все скинхеды узнали об этом сегодня.

По восстановленным сведениям, Баскаков поздно вечером возвращался из гостей, от философа Дмитрия Васильчикова. Недалеко от его дома нашли его тело с простреленной головой.

Скинхеды переговаривались меж собой: ну что, теперь враги торжествуют, погиб один из генералов святого войска, да еще какой — самый фанатичный, самый крутой… Люкс тупо глядел в стену Бункера. Фарада ковырял носком стоптанного «гриндерса» грязный, давно немытый пол. Полы здесь мыла эта покладистая слепая девушка, Дашка. Дашка куда-то исчезла. Куда? Мало ли куда может исчезнуть девчонка. Может, ее похитили и увезли к кому-нибудь, к богатым браткам, на дачу, и сейчас с ней развлекаются бандиты и воры в законе. А может, она упала с эскалатора, сломала ногу и лежит в больнице. Где этот ее парень, Чек?.. А, Уродца тоже давно не видать. Слиняли, значит, оба. Да у них любовь, братцы!.. У нее, может, и любовь. А у Чека — игрушки. Он не спятил, чтобы молодую жизнь с бабой связывать. Еще нам столько сделать надо! Еще все только начинается! Начинается, как же… После Хрустальной ночи все и началось… Да тут же и кончилось… Сколько наших под следствием… И — все — вроде бы коту под хвост… Не под хвост! Все почуяли, на чьей стороне сила! Мы показали силу! Мы продемонстрировали ее! А дальше…

А дальше — назавтра — были похороны Баскакова. Черный гроб с телом убитого стоял в Бункере, в концертном зале, на возвышении, наспех сколоченном из старых ящиков и прикрытом куском черного штапеля. Жуткие шрамы на щеке, на лбу и подбородке покойного странно, резко побелели на темном, будто загорелом, лице. В сложенные на груди грубые руки всунули железный крест. Баскаков лежал как живой, будто бы сурово, сердито хмурясь. Казалось, он сейчас встанет и крикнет: «Идиоты! Не слушаете кадрового военного! Все делаете неправильно, скоты!» Зубр наломал ночью в парке еловых ветвей, набросал на гроб и на пол Бункера. Хайдер сказал речь. Рубленую, короткую, жесткую. «Помните о силе. Помните: сила мораль людей, отличающихся от покорных скотов. Она же и ваша мораль. Хайль!» Все вскочили, протянули руки вверх и вкось. Со стороны казалось — сквозь глухой герметичный потолок Бункера разом, из внезапно образовавшегося отверстия, ударили косые живые лучи.

А еще через неделю, когда по всей Москве быстро, моментально стаял снег и женщины уже нарядились в туфельки, сбросив сапожки, и все уже ходили без шапок, и солнце заливало желтым медом Тверскую и Неглинку, Волхонку и Моховую, обе Никитских — Большую и Малую — и Столешников переулок, убили философа Васильчикова. Того самого, что, подвывая, читал с трибуны скинам свои непонятные, высокопарные воззвания и заметки. Того самого, что восхвалял белую арийскую расу, в подробностях рассказывая пацанам ее историю, начиная от скитаний древних ариев по Тибету и Северной Индии и заканчивая белыми избранными европейскими людьми. Того, что с пеной у рта повествовал о героях-альбигойцах, сохранивших в пещерах Монтсегюра священную Чашу Грааля, о рыцарях Кельтского Креста, шедших в смертный бой с криком: «Слава Кресту!» — на устах. Скины много интересного узнавали от Васильчикова; кое-кто считал его придурком, не понимая в его россказнях ни слова, кто-то относился к нему с большим почтением: во дает старик! Все про древние знаки знает!