Читать книгу - "Час ворона - Михаил Зайцев"

Я думал – все, победа. Не тут-то было!

Едва я ухватился за биту, Ленечка отскочил в сторону и, хорошо размахнувшись, ударил меня ногой.

Блин! Как больно!!! Стошенко, кретин, ударил носком по моей коленке. Наверное, боялся, что я сейчас поднимусь и сделаю то, что у него не получилось, – размозжу ему череп. Боялся и спешил переломать мои нижние конечности.

Колено, по которому пришелся удар, сразу же онемело. Правое колено, между прочим. Колено опорной и толчковой ноги. Одно приятно – Ленечка босой, бить как следует не умеет и сдуру, с перепугу приложился со всей силы пальчиками с педикюром об мои несчастные кости, в результате чего эти самые напедикюренные пальчики себе поломал.

Да-да! Именно так: намеревался сломать мне ногу, а вместо этого поломал себе пальцы. Ну, разве не кретин, а? Полный, законченный кретин!

– Вау-у-у-а-а-а! – заорал, завыл Ленечка, запрыгал на здоровой ноге, плюхнулся на пол голой попой, обеими руками схватился за переломанные пальцы, идиот, и взвыл еще громче: – А-а-а-у-у-у, ка-а-кая бо-о-оль!..

– Кретин, блядь, идиот, пидор гнойный... – стонал и ругался я в другом углу прихожей, аккуратно ощупывая травмированное колено. Как оказалось, удар пришелся не совсем в колено. Иначе все, привет – гипс обеспечен. Ленечка лишь зацепил коленный сустав, а в основном пострадала икроножная мышца.

Опираясь на биту как на костыль, я с горем пополам поднялся на ноги. То есть, на ногу, на левую. Правые икра и колено болели нещадно. Слава богу, хоть кость не треснула. Однако гематома нальется знатная. По опыту знаю – пару дней придется хромать... Пару дней... Какие, на фиг, пара дней. Каждая минута на счету.

Пока я поднимался со смятого половичка, Леонид, подвывая, глядел лишь на свои изуродованные пальчики с аккуратно обработанными ногтями. Когда же я встал на левую ногу и со стоном перенес вес тела на правую, опытным путем выясняя, как отныне мне придется ходить-ковылять, Ленечка отвел взгляд от пальчиков-закорючек и, посмотрев на меня снизу вверх, спросил, едва ворочая языком:

– Ты меня убьешь?

Болевой шок лишил Леонида Стошенко и физических сил, и силы воли, а во взгляде его отчетливо читалась мольба о пощаде.

– Надо бы, но не убью. Честное слово. – Я сделал еще один шаг. Ничего. Больно, но не спеша ходить можно. Однако надо спешить. – Я вообще-то, Леня, вовсе не убивать тебя пришел. И даже за фискальный звонок Бубе бить не стану. Пришел я в долг у тебя попросить штуку баксов. Дашь?

– Ну, да... – Ленечка недоверчиво покосился на бейсбольную биту. – Я скажу, где деньги лежат, ты все хапнешь и прибьешь меня, как муху.

– Как таракана. Я раздавлю тебя, как таракана, если не получу денег. А если дашь взаймы – мирно уйду.

– Какие у меня гарантии?

– Блин! Наш с тобой диалог, Ленечка, напоминает фиговый перевод хренового штатовского кинобоевика, не находишь? Какие, к чертям, «гарантии»?! Не усложняй, давай бабки, и я похромал. Спешу я.

– Баксы на кухне. В холодильнике, в морозилке. В коробке из-под пельменей.

– Сиди здесь, никуда не уползай, пока я схожу на кухню.

– Куда мне ползти? Некуда мне ползти...

– Черт тебя знает, куда ты можешь заползти. Может, у тебя по всей квартире бейсбольные биты припрятаны, – сказал я, хромая мимо Ленечки и, на всякий случай, придерживая биту-дубину на весу, чтоб, если он вдруг дернется, ловчее перебить Стошенко хребет.

– Биту я купил после того, как ивановские избили, – объяснил Ленечка, опасливо прикрыв голову рукой. Я прошел мимо, и он осмелел. Спросил, сверля глазами мой затылок: – Стас? Ты каратист?

– Нет, – ответил я, ковыляя по коридорчику из прихожей на кухню.

– Но ты дерешься, как настоящий каратист. – Ленечкин взгляд продолжал изучать мой седой затылок.

– То движение, которым я остановил биту, называется «бойцовый петух стряхивает пыль со шпор». – Я добрался до кухни, открыл холодильник и дверцу морозильной камеры. – Это не карате. Это гунфу. Стиль Петуха.

– Кого?

– Петуха. Имеется в виду не «петух» в значении пидор, а птичка петушок. – Я отыскал в морозильнике пачку из-под пельменей. Она лежала между мороженой курицей и превратившимся в ледышку куском говядины. – Согласись, Ленечка, а есть нечто символичное, что тебя, гея-петушка, я остановил движением из петушиного стиля, изобретенного в Китае сто лет назад в провинции Хунань национальным меньшинством – народностью мяо.

Ленечка не ответил. Я выглянул в коридор. Леонид по-прежнему сидел на полу, где и раньше. Стащив с себя халат, Стошенко пытался обернуть шелком сломанные пальцы.

Вскрыв пачку пельменей, я обнаружил покрывшиеся инеем хрустящие зеленые бумажки. Отобрал из вороха долларов четыре сотенных, три купюры по пятьдесят баксов и добил долг до штуки двадцатниками и десятками. Сунул пачку денег в нагрудный карман рубашки. Остальной ворох долларов запихнул обратно в картонную пачку. Надо отметить – у Леонида Стошенко припрятаны в холодильнике солидные сбережения. Штук двадцать, как минимум. А все плачется, ноет всю дорогу, что совсем денег нету, халтурку клянчит. Вот жучара хитрожопая! Не люблю таких.

Когда я отсчитывал деньги, Ленечка вдруг заговорил, разродился длинным монологом, объясняя, почему он на меня напал. Говорил, дескать, испугался за свою жизнь и прочую ерунду. Я его не слушал, засунул коробку с надписью на картоне «Русские пельмени» обратно в морозилку, собрался было захлопнуть холодильник, но вспомнил, что за двое суток почти ничего не ел. Вспомнил не мозгами, а желудком. Запахи и вид еды в холодильном шкафу отозвались резкой сосущей болью в боку.

Глотая слюну, я извлек из холодильника батон колбасы салями и пару крепких огурцов.

– Лень, я занял у тебя штуку и пожрать, – сказал я, вернувшись в прихожую. Бейсбольную биту оставил на кухне. Шел, прихрамывая, но колено болело меньше, чем я ожидал, и это радовало. – Жив буду, верну должок. Сдохну – не взыщи.

– Стас, чего мне с ногой делать? – Ленечка смотрел на меня, явно ища сочувствия. – Сунуть под холодную воду или до приезда «Скорой» не трогать?

«Забавный человечек этот Ленечка! – усмехнулся я про себя. – Когда я обманом проник к нему в квартиру, чуть не описался со страха, спустя десять секунд пытался размозжить мою голову бейсбольной битой, а теперь просит совета, как сломанные об мою коленку пальчики сберечь! Типичный эгоцентрист, уверен, что весь мир вращается вокруг него, любимого... Или хитрит? Заговаривает зубы? Сейчас я уйду, а Леонид Стошенко позвонит в ментуру и заявит о вторжении на его приватизированную жилплощадь и о нанесении морального, материального и физического ущербов. Может Ленечка настучать ментам? Вполне! Мне это надо? Нет, совсем ни к чему. По крайней мере, пока я не окажусь за пределами Москвы, попадать в розыск, становиться ключевой фигурой в какой-нибудь операции «перехват» мне, ну, совсем ни к чему!.. Возможно, я все усложняю, и ни в какую милицию Ленечка с жалобами не обратится. Возможно, однако подстраховаться не помешает. Так пусть, если Стошенко все же надумает стучать мусорам, сделает это как можно позже».