Читать книгу - "Сингапурский квартет - Валериан Скворцов"

…В тот дождливый день Севастьянов брел по набережной Елизаветы. На парапете скакали черные индийские скворцы, ловившие желтыми клювами капли мелкой мороси. Белый цементный лев, символ Сингапура, изрыгал из пасти поток воды в залив Марина-бей. В коричневом сампане согнутый китаец безостановочно, словно заводная игрушка, выплескивал красным черпаком дождевую воду за борт. Бриз доносил с гнездившихся у причальных свай джонок запах сушеной рыбы, соевого соуса, прелых фруктов, разваренного риса и пролитого горючего.

На мосту Андерсена Севастьянов внезапно понял, что ни дня, ни часа колебаться и трусить больше не в силах.

Перейдя мост, он миновал корпус Шанхайско-Гонконгского банка, здание Тихоокеанской страховой компании и небоскреб «Банка четырех океанов», разыскал в скверике будку телефона-автомата. Номер, по которому Севастьянов полтора года названивал по поручениям Петракова, ответил сигналом «занято».

Он повесил трубку.

Под баньяном, пережидая дождь, рассаживались на траве школьницы-индианки, подтыкая под жилистые толстые ляжки форменные мини-юбки.

Судьба испытывала. Давала время подумать.

Колебаний Севастьянов не чувствовал.

В приемной адвокатской конторы «Ли и Ли» секретарь не сменился. До Севастьянова донесся знакомый голосок тамилки, хрупкий и тихий:

— Бюро адвоката Ли. Добрый день. Чем могу помочь?

— Добрый день, мисс Сулачана. Говорит Севастьянов из русского представительства. Как поживаете?

— О! Господин Севастьянов! О, сколько же времени минуло? О, да вы живы! Ах, да, простите, это господин Петраков скончался… О! Как вы поживаете? Вам назначено?

— Нет, не назначено… Возможно, мэтр Ли выкроит полчаса в конце рабочего дня? С вашей помощью, конечно, мисс Сулачана…

— Вы неисправимый подлиза, господин Севастьянов… Сейчас три пополудни. Четыре тридцать… Пять пятнадцать… Секунду!

Звуки в трубке умерли. Мисс Сулачана переключилась на шефа.

Но страх в Севастьянове сидел. Не вытравимый страх перед «своими», хотя уже много лет, с того времени, как он ушел из «Внешэкономбанка», кто для него «свои», а кто — «не свои», измерялось особым мерилом. Своими были, возможно, Ефим Шлайн, стряпчий Ли, этот понурый журналист Шемякин и консул Дроздов… А чужие? Это ясно и без всяких «возможно»: московский банк, приславший его на работу, то есть генеральный директор и Людвиг Семейных, символизирующие Россию… Впрочем, Шлайн тоже мог бы символизировать Россию, но внутренней уверенности в этом не было. Даже после встречи со Шлайном в самолете, на котором Севастьянова выпроводили из Турции. Севастьянов и теперь сомневался, что Шлайн представляет российские органы…

После многомесячных ходатайств, в которых активно участвовал Международный христианский комитет по эмиграции, Севастьянова — тогда он ещё оставался Войновым — перевели из лагеря Йогзат в центральную тюрьму в Анкаре. Последний допрос, два дня ожидания, доставка под конвоем в аэропорт, затем рейс компании «Олимпик эйруэйз» на Афины… Когда в «боинге-727» Лев Александрович выходил из туалета, с кресла у иллюминатора привстал лысоватый человек и помахал ему рукой, далеко высовывавшейся из манжеты сорочки.

— Я вас не знаю, — грубо сказал ему Войнов.

Его мутило, в туалете он пытался искусственно вызвать рвоту, подозревая, что его отравили в аэропорту — если не турки, то агенты ЦРУ. Один тип со странным именем Бо Казальски настойчиво крутился рядом все последние недели войновского гниения в йогзатском двухэтажном бараке. Притворяясь беженцем из Польши, Казальски настырно лез в душу с разговорами и довел Войнова до бессонницы и депрессии. Чтобы отвертеться от общества липучего агента, приходилось изображать больного, валяться на койке, и кончилось это испорченным желудком… Явно по наводке Бо к нему подселили трех вьетнамцев, державшихся совершенно по-свински. Они испражнялись в те же эмалированные тазы, в которых готовили невыносимо вонявшую сырую рыбу, чесали, сняв носки, сопревшие пальцы, рыгали, не понимали ни слова по-английски и однажды предприняли попытку избить Войнова.

Теперь, в самолете, возник новый тип, которому Бо Казальски, судя по всему, передал эстафету.

— Вы писали в правозащитную организацию «Международная амнистия Канады» по адресу Оттава, улица Кланрональд, пятьдесят один семьдесят два? — спросил тип.

Войнов, подсмотревший этот адрес у вьетнамцев, которые выдавали себя за католиков, преследуемых на родине, действительно обращался в такую структуру, а когда пришел ответ, заполнил и вернул присланную анкету с приложением трех фотографий. Заодно вложил в конверт и подробное описание психологической пытки, которой он подвергался, а также официальную жалобу на действия агента ЦРУ Бо Казальски.

— Да, писал, — сказал Войнов обреченно. — Кто вы такой?

— Зовите меня Ефим Павлович, — сказал незнакомец. — Поговорим в сторонке?

— Как вы докажете, что именно к вам пришло мое обращение?

Человек, назвавшийся Ефимом Павловичем, вытянул из кармана пиджака ксерокопии послания, анкеты и жалобы. Когда он пошел впереди Войнова между кресел, кисти его рук, заброшенных за спину, оказались почти под ягодицами.

В Афинах, не покидая аэропорта, они просидели три часа в ресторане. Ефим Павлович объяснил, что дорожка в будущее у Войнова одна — грязная и низкооплачиваемая работа в какой-нибудь западной стране, пусть даже в США, поскольку турки пришли к выводу, что бегство из Анапы морем ловкое притворство. Без специальной подготовки и поддержки пересечь Черное море на гирлянде пинг-понговских шаров в феврале физически невозможно… Свои выводы турки, естественно, не скроют от спецслужб тех стран, в которых Войнов окажется в будущем. Так что настоящего паспорта где-либо ему никогда не видеть, как собственных ушей, а потому, наверное, лучше отдаться на милость российской разведывательной конторе, которую представляет Ефим Павлович.

Войнов был уверен, что человек, назвавшийся Ефимом Павловичем, — агент ЦРУ, который «косит» под российского контрразведчика. Он так и сказал. Лысоватый очкарик вскочил и, похохатывая с видимым удовольствием, забегал вокруг столика, как бы разминаясь от долгого сиденья.

— Тогда вы понимаете, что по прибытии в Америку я смогу упечь вас в тюрьму? — сказал Ефим, отсмеявшись. — За шпионаж. Это двадцать лет. Минимум. Но есть и выбор.

— Скажите какой?

— Вернуться через некоторое время в Россию и поработать на меня дома, а потом, возможно, и за рубежом, при этом по специальности…

Через два месяца, излечившись в Карловых Варах от болячек, нажитых в Турции, Войнов поездом приехал в Брюссель на Алексеевские информационные курсы имени профессора Карташова. Лекции о положении в России читал полковник российской экономической контрразведки Ефим Шлайн. Спустя полгода Войнов был уже в Москве — с «советским», если судить по коркам и символике, паспортом на имя Севастьянова. Он позвонил в отдел кадров финансового холдинга «Евразия» и попросил принять его для обсуждения вопроса о возможном получении должности в банковском подразделении. Этого звонка ждали, и Севастьянова направили к Петракову.