Читать книгу - "Слепой Орфей - Александр Мазин"

– Душка бы с ним управилась.– Елена ласково погладила хрустальный череп.– Она таких дюжинами на завтрак кушала… в прошлой жизни.

– Ага,– поддакнул Стежень, напряг память и процитировал:

– «Индейцы довели их до маленькой площадки, на которой стояли их проклятые идолы, надели на них головные уборы с перьями и заставили танцевать перед Уицилопочтли с предметами, похожими на перья, в руках. После того как они протанцевали, их уложили на довольно узкие камни, предназначенные для жертвоприношений, каменными ножами разрезали им грудь и вытащили бьющиеся сердца, предлагая их стоявшим поблизости идолам. Тела же скинули вниз по ступеням, где их поджидали индейские мясники, которые отсекали им руки и ноги, а с лица сдирали кожу и выделывали ее вместе с бородами, и хранили, чтобы использовать потом на празднествах, то есть на безумных оргиях, а мясо они поедали вместе с перцем».

Это писал конкистадор по имени Берналь Диас дель Кастильо,– продолжал Стежень.– Один из тех нехороших испанских завоевателей, которые погубили империю ацтеков. А писал о своих соратниках, таких же испанских завоевателях, но, увы, угодивших к этим самым несчастным ацтекам в плен. Я много такой литературы перечитал. И хочу тебе сказать, что невезучие испанцы, которыми позавтракали ацтеки,– всего лишь капля в озере пролитой «хорошими» индейцами крови. Слава Богу, что европейцы завоевали Америку, а не наоборот.

– Я сочувствую твоему Диасу,– сказала Елена.– Но таков ритуал. Сила, знаешь ли, никогда не дается даром. И наши славянские предки тоже кровушкой не брезговали. И не вижу ничего плохого, если мясо убитых доставалось людям, а не червям. А что касается ритуала, то и сами ацтеки терпели не меньше. Представь, кому труднее: тому, кого быстро умертвили на алтаре, или тому, кто, натянув содранную с убитого кожу, должен проходить в ней двадцать дней, пока она окончательно не сгниет?

– Выходит, я не сообщил тебе ничего нового,– мрачно заметил Стежень.

– Ну конечно. Омерзительно, когда убивают просто так. Но если смерть приносит пользу, почему бы и нет? – Женщина очаровательно улыбнулась.

– Ни одна смерть не бывает «просто так»! – сердито заявил Стежень и тут же понял: она его дразнит.

– Ладно,– сказал он.– Со смертью я немного знаком. Сейчас речь не об этом.

– Если под «знакомством» ты подразумеваешь ту, кого вытащил с той стороны, то должна тебя предупредить: никто не может быть уверенным, что полученное за кромкой, как выражались наши предки,– это именно то, за чем он отправился.

– Не надо меня пугать! – буркнул Стежень.

Он был недоволен. В последнее время, общаясь с Аленой, он чувствовал себя не в своей тарелке. Большим, медлительным и неуклюжим.

– Разве я тебя пугаю? – удивилась женщина.– Глебушка, скажи: я тебе хоть раз сделала больно?

– Нет,– вынужден был согласится Стежень.

– И не сделаю.– Елена положила ему на грудь узкую ладошку.– Я боюсь за тебя, Глебушка! – с беспокойством проговорила она, заглядывая Стежню в глаза.– Прости, если как-то тебя обидела!

«Говно я,– подумал Глеб.– Из-за чего я взъелся? Из-за кулона ее? Из-за того, что – сила есть? Разве она сделала хоть что-нибудь действительно скверное? Нет. А вытаскивала нас уже не единожды».

– Ничем ты меня не обидела,– сказал он.– Иди-ка лучше отдохни. А я пойду дела делать.

На самом деле он просто хотел побыть с Мариной. И Елене это было прекрасно известно.

– Тебе страшно, милый? – Тыльная сторона ладошки гладкая-гладкая и пахнет почему-то клубникой. Глеб молчит.

– Тебе страшно из-за этой женщины? – На загорелой шее круглые бугорки позвонков и нежный пушок. Светлый на загорелой коже.– Ты боишься, что я стану – он. И буду убивать людей, как эта женщина?

– Карина – несчастное существо,– сказал Стежень.

– Да.– (Зрачки то сужаются, то расширяются. Тень ресниц – как ловчая сеть.) – Она все помнит. А я счастливая. Я ничего не помню. Только тебя.

Говорят, можно спрятаться в объятьях женщины. Говорят, если любишь, забываешь все…

Чушь! Ни хрена я не забываю!

…Бурые стены, паутина, вонь из затхлого рва. Пусть все это лишь шалость моего воображения, заворачивающего страшное нечто в зрительные обертки. Никакие умные рассуждения не выкинут из памяти синевато-белую, словно под пленкой плесени, холодную кожу, привкус плесени и пыли на окаменевших губах. Я помню, когда смотрю на эти губы, влажные, припухшие, живые. Розовая кожа, ямочки на щеках… и привкус пыли и плесени. Всегда буду помнить. Да, мне страшно. И не мне одному. Димка вот уснуть не мог без снотворного. Представляю, что он пережил, когда тварь ломилась в лабораторию. Страшно Димке. Да что Димка! Боится даже супермен Фрупов. Ну, этому страх не в новинку. И смерть – тоже. Наверняка покойников на нем больше, чем блох на собаке. Кстати, куда девался скотчтерьер? Впрочем, не важно. А важно, что даже Кир, невозмутимый и несокрушимый Кирилл Игоев – тоже боится. Не за свою шкуру, разумеется, за наши, но…

Ничего не боится в моем измученном доме только один человек, Андрей Александрович Ласковин. И хотя его бесстрашие больше похоже на патологию, это успокаивает. Потому что он – единственный, кого боится тварь. Я почти верю, что этот герой сможет завалить Морри… если поймает. Нет, не факт. Теперь мы точно знаем: монстр способен учиться. И приспосабливаться. Сколько ему понадобится, чтобы адаптироваться в нашем мире? Год, месяц? На что он способен даже в нетрансформированном теле? Надо мне было все-таки расспросить эту женщину. Надо было, но… я даже не смог отсечь ее от монстра…

– Перестань.– Пальцы Марины сжимают мои плечи.– Не думай о ней, думай обо мне, слышишь?

– Хорошо,– шепчу я.– Не буду. Да, не буду. С этой женщиной – Ленка. Морри она не по зубам. Пока.

Елена Генриховна Энгельгардт глядела на спящую. Да, несомненно, эта сеточка сплетена совсем недавно. И с большим искусством. Правда, узор немного подпорчен, но несомненно знаком.

– Как ты его находишь, Душка? – спросила Елена Генриховна.– По-моему, он – мастер. А мы так можем?

Хрустальный кулон полыхнул незримым пламенем.

– Правильно, Душка, мы можем лучше.

Елена Генриховна аккуратно сняла с лежащей одеяло. Затем, ловко перекатывая тяжелое расслабленное сном тело женщины, стянула с нее фланелевую рубашку Стежня. Теперь на лежащей не было ничего, если не считать повязки на кисти правой руки.

– Чистый инь,– проговорила Елена Генриховна, по-хозяйски оглядывая Карину.– Верно, Душка?

Хрустальный кулон не отреагировал.

Елена Генриховна провела ладонью над лоном спящей.

– А ее любили,– сказала она прозрачному черепу.– Совсем недавно и весьма умело. И не он.

Елена Генриховна провела рукой по бедру женщины. От колена вверх. Белая кожа тут же покрылась пупырышками, но женщина не проснулась.