Читать книгу - "Второе восстание Спартака - Андрей Константинов"

На исходе пятого дня этап прибыл на очередной полустанок.Был май, но здесь еще лежал снег, из строений наблюдалась лишь одинокая будкасмотрителя, возле которой безостановочно крутилась поземка, а вокруг был лес,лес, лес. Каковой, судя по всему, и придется валить Спартаку в течениепятнадцати лет...

Конвой завозился, началась беготня, отовсюду доносилсяяростный стук прикладов по решеткам камер.

– Ну что, бродяги, вот и конечная станция, дальшепешедралом, – озвучил общую мысль Мойка.

Конвой выстроился полукругом у вагонных ступенек, и едваСпартак скатился с них, как услышал дружный оглушающий вопль конвоя: «Садись!»Сия команда уже действовала на всех безотказно – даже бывалые фронтовики, какпод разрывами снарядов, невольно пригибались, садились на корточки, вжимаяголову в плечи. Ветер пробирал до костей.

«Хитро придумано», – сжал зубы Спартак. Если сидишь накорточках, то центр тяжести смещается, подняться трудно, а вскочить так и вовсеневозможно. Всех сажают тесно, вплотную, плечом к плечу, чтоб мешали друг другудаже пошевелиться. Так что ни о каком массовом броске на конвой и речи быть немогло.

Вдоль поезда горели, громко потрескивая, костры, и при ихсвете происходила выгрузка на снег, счет, построение, опять счет. Снег набилсяв легкую обувку и не таял.

Прозвучала команда: «Становись! разберись!.. шаг вправо...шаг влево... без предупреждения... Марш!» В ответ на команду собаки нацепях опять принялись драть глотки. И все двинулись по заснеженной дорогекуда-то в сумерки, в сопровождении конвоиров – уже не этапных, одетых в шинели,а лагерных, в полушубках. Впереди ни огонька. Овчарок вели вплотную карьергарду, дабы колонна не растягивалась, и песики то и дело, ласково так,толкали зеков последнего ряда лапами в спину.

Пронизывающий ветер, сволочь, не стихал ни на секунду, иочень быстро Спартак перестал чувствовать ступни. Двигался он на автомате, неглядя по сторонам, пряча нос в куцый воротник. Сколько они прошли по пустыннойдороге, было совершенно непонятно – километров шесть, не меньше. Окрик«Остановиться! Построиться!» он услышал, однако смысл приказа дошел до него,только когда он ткнулся лбом в спину впередиидущего. И поднял голову. Дошлинаконец. Лагерный забор – из толстенных бревен, метра три в высоту, с пущеннойповерх колючей проволокой, возвышался над ними, как крепостная стена,окруженная, правда, не рвом, а песчаной контрольной полосой и вторым забором –колючкой, наверченной в несколько рядов. На крепостных башнях вышек горелипрожектора, и площадка перед входом в шлюз была залита белым светом. Передворотами их в очередной раз пересчитали. Спартак тряхнул головой и поспешнообратился к начальнику конвоя, рассудив, что только тот может, пока не поздно,разобраться в ситуации с беднягой Хямме. Точнее, попытался обратиться, нополучил прикладом ППШ промеж лопаток от ближайшего конвоира и заткнулся наполуслове. А оказавшийся рядом Мойка одними губами сказал:

– В строю гавкать разрешено только овчаркам. Не знал? –и опять бросил на него колючий взгляд...

Наконец и этот пересчет закончился, колонна прошла впромежуток между внешними и внутренними воротами... И тут неожиданно – Спартакаж вздрогнул – врубилась музыка. Из невидимых, но мощных репродукторов жахнулосо всей дури:

Утомленное солнце нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась, что нет любви...

Спартаку показалось, что он сходит с ума, настолько жуткобыло слышать этот романс в этих обстоятельствах, он судорожно огляделся – иувидел ошарашенные, испуганные лица. Кто-то в толпе не то заплакал, не то завыл[31]...

– Вот мы и дома, – громко сказал Ухо.

Затем была баня – причем раздевалку, как в глупом детскоманекдоте, от самой бани отделяло метров двадцать, которые приходилосьпреодолевать бегом, в костюме Адама.

Затем была стрижка – практически наголо. Затем выдачавоняющей хлоркой одежды, матрасов, подушек и прочего нехитрого лагерногоскарба. Зачитывание правил внутреннего распорядка...

К концу всех мытарств Спартак так устал, что готов был лечьпрямо на мерзлую землю и закрыть глаза. И пусть его расстреливают на хрен. Хотьза неповиновение, хоть за попытку к бегству.

Единственное, на что он нашел силы, это, приостановившисьнеподалеку от дежурного оперативника в административном здании и ни к комуконкретно не обращаясь, глядя в пространство, быстро сообщить:

– Этапный конвой посадил в наш вагон случайного человека.Поймал на каком-то полустанке и...

– Разговоры! – опер угрожающе сделал шаг вперед.