Читать книгу - "Сильвин из Сильфона - Дмитрий Стародубцев"

Сильвин поднял с земли брошенный Германом микрофон и поднес его к губам.

Сильвин. Наконец мы остались одни. Ведь негоже чужакам быть свидетелями нашей внутренней распри. Братья и сестры! Надеюсь, вы все простите меня за то, что я не уведомил вас о своем счастливом спасении. Но мы должны были соблюдать конспирацию, чтобы обмануть врага и заманить его в западню…

В этот момент Сильвин заметил неподалеку Капитана, который со всем отчаянием, на которое был способен, жестикулировал, умолял о чем-то со слезой, даже упал на колени.

Да, я помню наш уговор, мысленно ответил ему Сильвин, и призрак вроде бы уловил этот посыл.

Сильвин. Итак, друзья, вы, наверное, уже сообразили, что произошло? Герман хотел при помощи перепрограммированного аттракциона превратить меня натурально в отбивную для трупных червей. Чтобы стать главным странником, вашим пророком вместо меня. Но у него ничего не вышло. Какой же кары заслуживает изменник? Я, со своей стороны, всецело прощаю его самым беспрецедентным образом…

Капитан выразительно нахмурился.

Сильвин. Но, к сожалению, это не только мое дело. Это прерогатива всех странников. Поэтому вам решать, что с ним делать. Думайте, где поставим запятую. Казнить нельзя, помиловать? Или: казнить, нельзя помиловать?

Капитан вновь кровожадно заулыбался.

Казнить! Оторвать ему яйца! — послышались выкрики. Казнить, твою мать! — загрохотала в едином порыве свалка.

Уходим! — скомандовал своим боевикам Герман. — Каждому по пятьдесят тысяч, если я живым выберусь отсюда!

В следующее мгновение картинка заплясала перед глазами Сильвина. Он видел только, как все странники в пределах видимости, все эти убогие, калеки, алкоголики, опущенцы, все эти дети педикулеза, внебрачных связей, помоек, ночлежек, все эти преданные египтяне, благородные факелоносцы, явившиеся на его маскарадные похороны, зарычали многоярусным ночным эхом и бросились на кучку недругов. А затем произошла термоядерная реакция, такая, что Хиросиме и не снилась, и Сильвин рефлекторно спрятался за Бо-бо и зажмурился до боли в глазах.

Когда через несколько минут он выглянул из-за плеча монстра, то увидел сумасшедшее побоище, в которое были вовлечены больше тысячи человек. Все они были безоружны — лишь у некоторых костыли и черенки от факелов, но это, напротив, придало сражению такую небывалую дикость, что все фильмы ужасов и боевики, которые Сильвин видел за свою жизнь, утратили для него всякий авторитет. Костоломы Германа, многие из которых числились, как и он сам, бывшими десантниками, куро-чили странников ногами, молотили намозоленными кулачищами, откручивали им головы замысловатыми приемами, переламывали об колено хребты. Несмотря на это, приверженцы Сильвина с бешеной удалью наседали, накидывались вдесятером на одного, рвали, кусали, выкалывали пальцами глаза…

Через пятнадцать минут все было кончено. С трудом пришедший в себя Сильвин распорядился через Нашатыря очистить мусорную свалку от людей и позаботиться обо всех раненых и убитых странниках. Окидывая взглядом недавнее поле брани, усыпанное пострадавшими, он заметил Капитана, который склонился над чьим-то неподвижным телом и проделывал непонятные манипуляции, будто совершал колдовской обряд. Сильвин осторожно приблизился.

Капитан, полностью поглощенный своим занятием, стоял на коленях перед трупом Германа и смачно в нем ковырялся. Бывший квартиросъемщик, тюремщик, хозяин и затем партнер Сильвина представлял собой освежеванное и залитое кровью туловище, с выломанными конечностями, с едва ли не оторванной или, скорее, отгрызенной кем-то головой. Капитан суетливо черпал пригоршнями откуда-то из внутренностей Германа кровь и, безрассудно смеясь, поливал себя ею с головы до ног. Кровь не прилипала к умозрительному телу призрака, а падала, но Капитан этого не замечал.

Сильвин. Что ты делаешь?

Капитан. Купаюсь в крови своего поверженного врага! Я победил!

Сильвин. Хватит, это кощунство!

Капитан. А мне плевать!

Сильвин. Ну-ка, сгинь отсюда! А то прокляну! Его надо похоронить!

Капитан послушался, с трудом оторвался от тела врага, поднялся и медленно побрел прочь, бормоча что-то себе под нос. Сильвин еще раз оглядел труп Германа, какое-то покаяние застряло всхлипом в горле, а потом бросился вслед привидению и догнал его меж двух мусорных могильников. Капитан почувствовал его спиной и заговорил, не оборачиваясь. Сильвин не слышал его голоса и не видел его губ, но произнесенные призраком слова сами собой оказывались в его голове.

Капитан. Прости меня, я никогда себя за это не прощу! Сильвин. Ничего. Я тебя понимаю. Капитан. Я ухожу, мне больше здесь нечего делать. Сильвин: Куда ты теперь?

Капитан: Начну все сначала. Несмотря ни на что, мне дают еще один шанс…

На следующий день около шести утра в антураже VIP-зала новенького стекляно-полированного сильфонского аэропорта заторможенный Сильвин провожал задыхающуюся от счастья и страха Марину в Лондон. Когда девочка отправилась за чипсами, он, пожалуй, впервые за последние месяцы внимательно рассмотрел ее со стороны. Та изголодавшаяся нищенка, которую он встретил у котлована, с ребрами наружу, чумазая, словно заплутавший в лабиринтах времени диггер, с огромным ртом, где кишели забытые богом зубы, не имела никакого сходства с этим сегодняшним прелестнейшим, вертляво-беззаботным созданием, розовощеким, откормленным, хорошеньким, как Ариадна. Только рот был прежним; впрочем, Сильвин знал, что за иллюзорной корявостью его разреза теперь скрывается радость солнечной улыбки в два безупречных ряда белоснежных зубов.

Он сделает все, чтобы избавить ее от мерзости ничтожного существования и сопутствующие пороков, как выговаривала ему тогда подвыпившая Чернокнижница. Да, он беспощадно виноват в том, что не давал ей возможность жить жизнью ребенка, но нынче полностью осознал вину. Он, конечно же, не допустит, чтобы она стала очередной странницей, следующей Мармеладкой!

Марина вернулась с покупками — темные густые волосы до пояса, щегольская сумочка Ьоигз Шиоп, подарок мэра Сильфона на ее день рождения (о такой сумочке взрослые модницы могли только мечтать), — и протянула Сильвину рожок шоколадного мороженого: Ёшкин кот, с карамелью нг было!

Чуть позже у таможенного контроля Сильвин передал подобранной дамочке учительского вида, которой доверили конвоировать Марину до места назначения, документы на девочку — в них значилось, что она родная дочь Сильвина. Пока преисполненная важностью миссии гувернантка озабоченно знакомилась с артефактами, малолетняя разведчица посчитала своим долгом неприметно скосить взгляд в бумаги и скопировать текст себе на подкорку. После этого в ее глазах довольно долго блуждали густые интонации противоречий.

Пора было прощаться. Сильвин растерялся, что-то промямлил, было уплыл одиноким дирижаблем в едкий туман утра, горько подволакивая ногу, но вдруг решительно вернулся и неуклюже присел перед обрадованной Мариной на корточки. Дамбу прорвало, они обнялись, как самые близкие люди на свете, и девочка, шурша у его уха пакетом с недоеденными чипсами, обслюнявила щедрым поцелуем его щеку. Сильвин так расчувствовался, что вдруг навзрыд закашлялся, словно внезапно подхватил коклюш.