Читать книгу - "Костер для инквизитора - Александр Мазин"

– Еще кофе? – предложил Ласковин.

– Нет, благодарю. Сердчишко нынче уже не то.

– А что насчет идола? – спросил Андрей.

– Огромен и бородат – этого недостаточно даже для ориентировочного определения,– осторожно ответил Данилов.– Бородатым изображали Волоха-Велеса, Скотьего бога, но, уверяю вас, бородат был не только Волох.

А изображений собаки вы не заметили?

– Нет.

– Жаль.

Данилов достал из кармана жевательную резинку, предложил Андрею, тот отказался.

– Если обобщить,– произнес историк,– я выделил бы четырех кандидатов: Перуна, Хорса, Дажьбога и Велеса.

– А Род? – блеснул эрудицией Ласковин.

– Род – наиболее смутная фигура во всем пантеоне,– задумчиво проговорил Данилов.– Кто-то видит в нем предшественника Перуна, кто-то – Озириса, кто-то вообще полагает его аналогом Саваофа, иначе говоря, Творца. Не думаю, что это Род. Я бы даже Перуна исключил, поскольку ваш кумир не вооружен. А из остальных, милости прошу, выбирайте.

– Сергей Евгеньевич, а что вы можете сказать с практической точки зрения?

Данилов поднял брови:

– Пожалуйста, уточните свою мысль.

– На что могут направить свои стремления последователи языческого культа?

– Трудный вопрос. Всякие праздники на природе с кострами и танцами. Приапические мистерии, то бишь свальный грех, называемый нынче групповым сексом. Возможно, воинские искусства. Но тут вы, безусловно, больший специалист.

– А как насчет заклания агнца?

– Это сколько угодно! – засмеялся Данилов.– Кровушку они все любили, хотя кое-кто довольствовался глиняными фигурками, но и человеческих костей на капищах полно. Еще раз повторяю, Андрей Александрович,– источники противоречивы, а труд мифолога, равно как и историка тех времен, подобен изыскам мудрецов из притчи о слоне в темной комнате, которую я вам сейчас расскажу.

– Не надо,– возразил Ласковин.– Я знаю эту притчу.

Данилов явно удивился, но кивнул:

– Тогда вы представляете. Поэтому столь противоречивы и многочисленны теории.

– Но какая-то наверняка доминирует?

– Верно,– подтвердил Данилов.– Та, чей основатель находится наверху иерархической научной лестницы. Скажем, член Президиума Академии наук. Что, однако, не прибавляет его взглядам достоверности. Так что нынешние язычники могут безбоязненно смешивать и отождествлять – поймать их за руку трудно. Но я бы не стал огульно объявлять всех язычествующих сатанистами, как это иногда делают. Эдак и фольклорные коллективы надобно разгонять. Хотя точку зрения церкви я тоже понимаю: коготок увяз – всей птичке пропасть.

– Да,– согласился Андрей.– Не до жиру. А то, что называют моралью и этикой?

– У язычников? С этим проще. Первое – это верность клану. Второе – никакой пощады врагу. Азы, так сказать. Иначе в те времена не выживали.

– А нынче?

– Нынче? – Данилов улыбнулся.– Нынче, пожалуй, тоже.

Зимородинскому досталось посерьезнее, чем Андрею. С ним не деликатничали. Но кости остались целыми, если не считать трещины в ребре, почки не отбиты, селезенка не порвана, а голова не проломлена. Если сравнить с тем, как в свое время отделал Ласковина Хан… Нет, тут и сравнивать нечего. По крайней мере, таково мнение самого Зимородинского. Однако Слава лежал в постели с забинтованной головой, а мази на кухне готовил махонький узкоглазый дедушка, потому что пальчики Вячеслава Михайловича напоминали свежесваренные сосиски. Воняли мази отвратительно. Когда дедушка ушел, Зимородинский устроился поудобнее:

– Рассказывай!

Андрей заколебался: стоит ли говорить правду? Но он слишком давно выкладывал сэнсэю все. Не стал врать и на этот раз.

Зимородинский, как обычно, выслушал не перебивая, хотя рассказывал Андрей почти полтора часа, со всеми подробностями, поскольку помнил: мелочей в таких делах не бывает.

– Да, скверная история,– резюмировал Вячеслав Михайлович.– Много хуже, чем я ожидал. И с отвратительными перспективами.

– Не думаю, что нас вычислят,– сказал Андрей.

– Я не об этом. И не о хлопчиках, забравшихся в Наташину квартиру, хотя ты уж постарайся не оставлять девушку без пригляда – я пока не боец.

– Сам не смогу, Митяя попрошу,– заверил Ласковин.– И скажи, пожалуйста, что беспокоит тебя?

– Твой приятель,– ответил Вячеслав Михайлович.– Что-то с этим дядькой не добре.

– Проясни! – потребовал Андрей.

– В мире много жестокости,– задумчиво произнес Зимородинский.– Та, о которой ты знаешь, чашка боли в океане страдания. Людей убивают не только из автоматов. Может, как раз в эту минуту в соседнем роддоме безграмотный персонал убил новорожденного младенца? Ты не узнаешь об этом. И никто не узнает. Убийцы, обычные, озабоченные бытовыми проблемами женщины и мужчины, совсем на убийц не похожие, разойдутся по домам, а завтра патологоанатом напишет заключение, что они вовсе не убийцы, а младенец сам виноват, оказался недостаточно шустрым. Вот ты узнал об этом, что дальше?

– Наказать! – жестко бросил Ласковин.– И публично, чтоб другим неповадно!

– Вот-вот,– покивал Зимородинский.– Свернуть им шеи и бросить к воротам Смольного с соответствующими табличками, так?

– Именно!

– Эх, Ласка! В наших роддомах ежедневно умирают десятки младенцев! Но уверяю тебя, это не так страшно, как смерть всего одного маленького человечка, зарезанного на черной мессе!

– Почему? – холодно спросил Андрей.

– Потому что чистые души обретут новые тела, а погубленные души станут пищей демонов. Но страшней то, что множатся те, кто убивает с наслаждением.

– Он дрался и убивал за меня,– мрачно сказал Ласковин.– И за тебя, кстати.

– Ты уверен? – осведомился Вячеслав Михайлович.– Ты уверен, сынку, что он дрался за меня?

Нет, в этом Андрей не уверен, зато уверен, что только благодаря Вошу сэнсэй сейчас лежит в постельке и беседует с ним, Ласковиным.

– Не факт,– покачал головой Вячеслав Михайлович, когда Андрей высказался.

– А что факт?

– Процитируй мне, пожалуйста, шестую и седьмую «Заповеди для мужчин» из «Пяти колец»,– попросил Вячеслав Михайлович.

– Развивай интуитивное понимание окружающего.

– Так.

– Прозревай невидимое.

– Так. Вот и давай.

– Что давай? – недовольно переспросил Ласковин.

– Как что? – удивился сэнсэй.– Прозревай, конечно!

По каким-то неуловимым признакам Андрей понял: прелюдия кончилась. И говорит уже не друг Слава, а сэнсэй.

И Ласковин закрыл глаза, честно попытался «прозреть». Результат оказался нулевым.