Читать книгу - "Личный досмотр - Максим Гарин"

Аэропорт представляется воротами в небо только наиболее романтически настроенным пассажирам, да и то в основном тем, которые летают раз в десять лет и для которых каждый полет — событие, достойное войти в анналы. То есть аэропорт, конечно же, на самом деле является воротами в небо, ибо таково его прямое назначение, но в наше прагматичное время мало кто воспринимает его подобным образом. Для большинства пассажиров это прежде всего вокзал, под крышей которого им приходится провести некоторое время в ожидании рейса. Аэропорт — это всегда нервотрепка, увеличивающаяся прямо пропорционально расстоянию, на которое вы летите. Для оптимиста аэропорт — первый шаг к тому, чтобы взглянуть на землю с высоты птичьего полета, но оптимистов в наше время почти не осталось. Для пессимиста же это стеклянное здание исполнено угроз и неприятностей: здесь полным-полно красавиц в форме, которым глубоко наплевать на все, и в первую очередь на вас, строгих таможенников, ненужных, на взгляд пессимиста, правил и ограничений, старых самолетов, пережаренных цыплят, милиционеров и вообще посторонних людей; в перспективе же пессимисту видится малопривлекательная возможность сверзиться с неба прямиком на твердую негостеприимную землю, пережив перед этим, правда, самые острые ощущения в жизни, без которых нормальный человек вполне способен обойтись.

Впрочем, большинство пассажиров не придерживается ни одной из этих крайних точек зрения. Для них полет — необходимость. Это довольно скучно, весьма утомительно и очень дорого, но зато быстро.

Что же касается красавиц в форменной одежде, строгих таможенников и милиционеров, то для них аэропорт — просто место работы, и не более того. Все они — узкие специалисты, и на взлетающие и заходящие на посадку самолеты обращают внимание не больше, чем служащий какой-нибудь городской конторы на громыхающие за окном трамваи.

При взгляде под определенным углом аэропорт напоминает средних размеров завод, своеобразный конвейер, на котором пестрая разношерстная толпа мужчин, женщин и детей превращается в упорядоченный пассажиропоток. Сходство с конвейером впервые становится заметным у билетных касс и усиливается возле стоек регистрации и пунктов таможенного контроля.

Здесь счастливый обладатель билета внезапно обнаруживает, что стал неотъемлемой частью сложного технологического процесса: его разглядывают, просвечивают, прозванивают, подвергают сомнению, а порой и довольно унизительному ощупыванию, и только после этого, в достаточной мере униженный и обезличенный, он получает возможность вместе с другими прошедшими технический контроль деталями занять место на временном складе полуфабрикатов, который на варварском жаргоне аэропортовских служащих называется накопителем.., хорошо, что не отстойником.

— Очень остроумно, — сказал Игорь Ладогин, когда пауза в монологе Костырева затянулась и стало ясно, что от него ждут реплики. — Очень остроумно, — повторил он, не сумев при этом сдержать зевок, так что фраза прозвучала неотчетлив.

Костырев проработал в аэропорту месяц и полагал, что изучил здешнюю жизнь до тонкостей. Теперь, похоже, решил поделиться наблюдениями с напарником.

«Господи, ну что за наказание, — подумал Ладогин, рассеянно наблюдая за мониторами и мелкими глотками отпивая из чашки отвратительный растворимый кофе. — Только философа мне здесь не хватало!»

— Это все очень остроумно, — в третий раз повторил он, — но, как ты верно заметил, здесь работают узкие специалисты. В свете этого постулата было бы очень неплохо, если бы ты обратил свое внимание на мониторы.

Костырев надулся и уставился на мерцающие черно-белые экраны, наблюдая за бессмысленным, как ему казалось, копошением людского муравейника. Некоторое время Ладогин наслаждался тишиной, но его напарник, похоже, просто не мог хранить молчание дольше двух минут.

— Не понимаю, — сказал он, — я что, не прав?

Ладогин пожал плечами.

— Да прав, наверное, — равнодушно ответил он. — Честно говоря, об этом как-то не думал.

— Почему? — не отставал Костырев.

Ладогин вздохнул и потянулся, не сводя глаз с одного из мониторов. Его внимание привлек импозантного вида мужчина в длинном черном плаще и широкополой шляпе. Лицо мужчины скрывали поля шляпы, но Ладогин отлично видел, что тот нервничает. Годы практики сделали свое дело, и теперь он мог чуть ли не с первого взгляда выделить в пестрой толпе пассажиров человека, которому было что скрывать.

— Почему? — повторил свой вопрос Костырев.

— Что — почему? — переспросил Ладогин, уже успевший забыть и о разговоре, и о своем напарнике. — А, ты про это... Да как тебе сказать. В общем, наверное, потому, что это ничего не меняет. Это все слова, а я здесь для того, чтобы деньги зарабатывать.

Он вынул из лежавшей на столе пачки сигарету и потянулся было за зажигалкой, но на полпути начисто забыл о ней, увлекшись тем, что происходило на экране монитора.

Только что объявили регистрацию на очередной рейс, и мужчина в черном плаще засуетился, намереваясь, как видно, отправиться к стойке. Двигался он с солидной неторопливостью, всем своим видом выражая уверенность и благонадежность, но от наметанного взгляда Ладогина не ускользнул почти неуловимый жест, которым он пощупал полу своего широкого плаща.

— ..хорошо, — словно издалека, доносился до него голос Костырева, надоедливый, как жужжание осенней мухи. — Но разве можно хорошо делать свое дело, не представляя себе ситуацию в целом?

— Пятый монитор, — сказал ему Ладогин.

— Что?

— Смотри на пятый монитор, — терпеливо повторил он.