Читать книгу - "Железный тюльпан - Елена Благова"

— Дурак. — Рита шутливо замахнулась на него трико. — Дай мне халат со стула. Значит, ты это видел? И Канат там тоже мотался?

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Бахыт прощупывал ее лицо глазами. Ни один.

— Так уж вышло. Я был тогда в Нью-Йорке в делам, по вызову Глезера, Саша пожелал, чтобы я поучаствовал в торжествах по поводу двадцатилетия Музея русской культуры в Джерси-Сити, и хотел заодно попасть на Кристи. Тогда я первый раз побывал на этом аукционе, и не без пользы. Нелегально провез в Штаты несколько презабавных штучек из коллекции императоров династии Тан. Золотые лягушки с алмазными глазами, черепаха из цельного нефрита. У меня друзья в диппочте, они помогли мне тогда эти бирюльки в самолете провезти. Они, кстати, на Кристи все ушли, и задорого. Я провернул хорошую сделку. Мы с тобой тогда, дорогая, еще не были мужем и женой. Ну что, ты готова?.. Ударим по чайку?..

— Как поет твой друг, художник Леша Хвост: завари-ка мне лучше ты чайник вина, ночь идет и проходит уже. Леша не звонил из Нью-Йорка?

— Прислал e-mail. Подумай серьезно об этой ушлой девке, Рита. Подумай. Она наставит нам всем рогов.

— Она носит мое алмазное колье, Бахыт, — Рита замерла на миг в дверях, обернув к мужу разрумянившееся от упражнений лицо. — Откуда оно у нее, ума не приложу. Но, кажется, догадываюсь. Если Канат сейчас здесь, в Москве, он мог ей просто его подарить. Это мое украшение. Я просто забыла его в Америке, когда убегала от своего… благоверного. — Ее передернуло, как от кислого. — Если он, как она тебе сказала, бедствует, почему он не продал это колье? И жил бы безбедно на эти деньги. Но, Бахыт. Но!

Он неотрывно смотрел на ее сухое пустынное лицо, на позолоченную платину глазного зуба.

— На счетах Женьки Лисовского — и мои деньги тоже. Я, дура, вкладывала туда и свои доходы. У нас счета были на оба имени — его и мое. И доверенность у меня от него была. Только штампа в паспорте не было. И все это ушло Любе. Вернее, ее продюсеру. Опытный делец. Он один варит эту кашу. Он один!

— Может, Рита, мы ведем неправильную политику?.. Может, с Беловолка нам сейчас и надо начинать?..

Она повернулась к нему спиной. Он увидел, как сошлись, сдвинулись, как крылья, ее лопатки под тонким черным халатом с восточным вышитым драконом на спине.

— Нет. Не с Беловолка. С нее. Только с нее. Она ниточка, за которую мы потянем и вытянем многое. Она носит мое колье, Бахыт. Она носит мое колье. В чай мне как можно больше лимона! Три куска! И сахару не надо!

Дым. Табачный дым. И дым от раскаленной жаровки. И звон, томительный, мерный, слабый звон ковки: удары металла о металл. Подмастерья подходят бесшумно, подносят зажатые в клещах раскаленные детали. Древнее кузнечное дело. Боги любят кузнецов. Сам Будда, в бытность царевичем Гаутамой, Сиддхартхой Шакьямуни, занимался ковкой, ковал дворцовые решетки и украшения любимым женам. Сколько жен у мужчины может быть на Востоке?.. А здесь, в Америке?.. Христианская мораль отличается от нашей. Мы — степняки. Мы дикие. Мы скачем на конях по широкой степи, и у нас много жен и рабынь, и мы бросаем их под ноги коней, если они вдруг изменят нам.

Красным светом раскаленного железа освещено скуластое, раскосое лицо. Цырен держит клещами железный лепесток. Мальчик-монгол стоит рядом с ним, в его ладонях, согнутых, как черпачки, — светло сияющие крпуные камни. Другой мальчик, китаец из ресторанчика Сяо, что в Чайна-тауне, держит странную железную иглу, похожую на очень тонкий узкий нож, на серебряный рог единорога, на язык дракона. Цырен берет иглу из рук китайца. Придирчиво осматривает. И в лицо Цырена смотрит другое лицо. Человек сидит низко, на маленькой скамеечке, на самом полу. Он курит, курит без перерыва, он весь обволокнут сизым дымом. Он тоже раскос и скуласт, как Цырен, только моложе, на его смуглом плоском лице почти нет морщин, оно гладко, как медное блюдо. Он внимательно, горько сведя брови, наблюдает за мастером.

В дыму, в звоне металла о металл, в движении людей, как теней, по мастерской, кузнице с приземистым, как в подвале, потолком, затаился еще один человек. Высокий мужчина с тонкими усиками над верхней губой. Цырендоржи познакомил своего друга с прибывшим. «Это антиквар, из Москвы, интересуется нашим ремеслом, мой приятель. Он наших кровей, азиат. Он не расскажет. Он нас не выдаст. Я доверяю ему. Пусть посмотрит. Не каждый раз бывает такое. Я последний раз делаю такую ковку в жизни. Ты увезешь наши алмазы на родину. В Ургу. В монастырь Да-хурэ. Ты вернешь их. Ты вернешь Будде Да-хурэ его Третий Глаз. И все остальные тоже вернешь. Один алмаз оставь себе. На память. Ты великий художник. Ты достоин алмаза. И ты достоин того, чтобы убить женщину, бросившую тебя. Дай сюда!» Мастер обернулся к китайскому пареньку. Тот проворно схватил с подсобного стола металлическую клепку, протянул. Цырен приложил клепку к игле, прикинул. «В горло, вот сюда бей. Здесь точка жизни. Здесь выход души у необученных, через эту чакру. А у Просветленных душа выходит в свободу через тысячелистый лотос Сахасрару».

Дым вился по кузнице, расходился усиками дальневосточного лимонника. Подмастерья работали молотками. Горн пылал. Становилось жарко. Сидящий на низенькой скамейке раскосый человек отер с лица пот. Тот, что затаился в углу, наблюдая, увидел на жилистой руке раскосого засохшее, неотмытое пятно красного краплака, масляной краски, и тускло блеснувший мазок золотой серьги в мочке уха.

Коричневая девочка с пухлыми губами и кудрявыми, отливающими в рыжину волосами сидела на коленях у черно-синего негра. Она обнимала его за шею.

Они оба сидели в ночном баре «Метелица», что на Новом Арбате. Перед ними на столике стояли всякие яства. Девочка захотела попробовать русских блинов с икрой. Ей принесли. Она пожевала, пожала плечами: «Ничего особенного, пицца лучше». Два узких бокала с крепким коктейлем были отпиты наполовину. Негр сильнее прижал к себе девчонку. У нее в мочках ушей мотались огромные позолоченные кольца, в ноздре играл поддельным алмазиком забавный пирсинг, над бровью — другой. На его девчонку оглядывались, он видел это. Она и в Нью-Йорке производила впечатление. Она еще маленькая, погодите, что будет, когда она подрастет. У нее такой тембр голоса — закачаешься. Вторая Элла Фицджералд. Он ее не упустит. Он на ней сделает славу и деньги. Деньги и славу. Эта мулатка — его будущая кормушка. И, кроме того…

— Слышишь, Фрэнк, — пробормотала она ему губы в губы, помешав его мыслям, — русские мальчики из «Аргентума» мне понравились. Они клевые.

— Хочешь переспать с ними, Джесс? Нет проблем. Только мигни. Сковорода клюнет первым. Он хочет тебя, аж брызжет соком, как ананас.

— Ты спокойно отдаешь меня другим? — Бровь девчонки, с алмазно-колким пирсингом, поползла вверх. — И ревновать не будешь? Хочешь, чтобы я самостоятельно повеселилась?..

— Я же современный мужчина, Джесс.

Она, не вставая с его колен, изогнулась, потянулась к бокалу. Зажала зубами соломинку.

— А я думала, ты дикий. Мне больше нравятся дикие. Такие, как львы. Как твои предки. Как Отелло. Отелло убил свою жену Дездемону из ревности, да?