Читать книгу - "Приговор воров - Михаил Серегин"

– Теперь перейдем к самому интересному… Самому интересному для тебя, я имею в виду, – уточнил он. – Тебе, как я понял, хочется услышать, как отчим-псих избивал маленького мальчика ремнем, и все такое прочее?

Щукин качнул головой, что должно было означать: «не очень мне все это интересно, но если вы так желаете рассказать, то почему бы и нет».

– Слушай, – снова заговорил старик, – после смерти матери мальчик стал страдать неврастенией, – дед Паганини тщательно выговаривал медицинские термины, – что выражалось, в частности, в том, что у него каждую ночь и почти каждый день случались непроизвольные мочеиспускания и каловыделения…

Щукин хотел хихикнуть, но, посмотрев на лицо старика, отказался от этой мысли.

– Его отчим боролся с болезнью мальчика своеобразным способом… – Тут старик прервал себя и заговорил быстрее: – Я еще не сказал, какие симптомы психического заболевания были у отчима Васьки. Так вот, в отчиме жили два человека – помнишь, я говорил о раздвоении личности? Первый человек был романтик, знавший наизусть тысячи романов о вечной любви и ее рыцарях, а второй был заурядным садистом. Да… – старик нахмурился, как будто слушатель хотел ему возразить, – он был романтик.

Щукин медленно поднял свой стакан и выпил половину того, что там находилось. Дед Паганини тут же налил ему портвейна до краев.

– Обострение болезни у отчима всегда наступало по ночам, – говорил старик, – это связано было, очевидно, с застарелой бессонницей. Проще говоря, днем отчим был примерным папашей, даже, наверное, лучшим отцом в мире – внушал мальчику теории о ценностях настоящих человеческих отношений, читал вслух старинные романы, а ночью… – старик замолчал.

Николаю снова стало не по себе. Говорят, дети впитывают в себя окружающие их настроения, которые закладывают фундамент для их находящегося в стадии становления характера.

«Представляю теперь, что получилось из малолетнего Васьки», – подумал он.

– Однажды ночью, – глухо заговорил старик, – отчим, чтобы отвадить мальчика гадить в постель, зашил ему анальное отверстие.

– Как это? – не понял Щукин.

– Ниткой, – ответил старик, – и иголкой. А в другую ночь отчим сшил мальчику кожицу на члене, чтобы тот не мочился в постель.

Щукина довольно ощутимо замутило.

– Придя в себя, отчим, который о своем ночном состоянии помнил довольно смутно, разрезал нитки, но… Мальчику уже была нанесена тягчайшая психическая травма. – Дед Паганини надолго замолчал, потом продолжил: – Подобные сеансы лечения ребенка от непроизвольных испражнений и мочеиспусканий повторялись еще несколько раз. Пока…

«Пока малолетний Васька не убил своего мучителя», – мысленно закончил Николай за старика.

– Пока отчим в один прекрасный день не исчез, – договорил старик.

Он налили себе и Щукину портвейну.

– Я одного не понимаю, – сказал Щукин, чтобы хоть как-то отреагировать на все чудовищные вещи, которые он услышал, – как мог мальчик любить такого изверга.

Старик долго молчал. Очень долго молчал.

– Не знаю, – сказал он наконец. – Не знаю… почему я тебе все это рассказываю… Наверное, потому, что все близится к развязке, – загадочно высказался дед Паганини. – Ладно, – прервал он сам себя, – история закончена. Гони бабки. Только имей в виду, что мои слова дешево не ценятся.

– Интересно, – усмехнулся Щукин, к которому уже вернулось обычное его спокойное и уверенное состояние духа, – за что же мне платить?

– То есть? – нахмурился дед.

«От этого старого хрена ничего не скроешь, – подумал Щукин, прежде чем ответить, – надо идти ва-банк. Вилять тут не годится – я чувствую».

– Мне нужно найти Студента, – твердо сказал Щукин, – а выслушивать про него всякие страшилки – это лишнее. И почем я знаю – может, ты это придумал?

– А кто тебе сказал, – медленно выговорил старик, – что я не знаю, где находится Студент?

Щукин в упор посмотрел на Паганини и молча заглянул под стол, где стояла его сумка с деньгами.

Сумки под столом не было.

– Что за хренотень? – пробормотал Щукин, сполз со стула и обследовал пространство под столом – сумки не было. – Как это так? Она только что была здесь.

Внезапная мысль мелькнула у него в голове. Он обернулся на то место, где лежал Григорий, но Григория тоже не обнаружил.

В этот момент странные каркающие звуки привлекли его внимание. Щукин поднял голову и увидел деда Паганини, закатившегося от идиотского хохота.

– Гришка-то! – сквозь приступы смеха выговорил дед. – Увел у тебя сумку! А еще кореш.

«Как же так, – почти растерянно подумал Щукин. – Он не украл деньги, когда у него было время, чтобы уйти, и машина. А теперь… Как-то не совсем логично… Господи, вокруг одни психи. А! – догадался Щукин. – Клептомания! Видимо, под воздействием алкоголя у Григория снова проснулась его патологическая страсть к воровству. Но как тихо он все сделал! Я ведь ничего и не заметил. И где он теперь?»

* * *

«Ничего себе, – подумал Григорий, как только снова обрел способность соображать, – где это я? И что со мной было? Кажется, пили. Пили много… Вот я и вырубился».

Он посмотрел на сумку в своих руках и внезапно вспомнил все.

– Ч-черт, – пробормотал Григорий. – Как же это так? Опять началось. Как тогда – в баре. Перстень спер у Петровича. А теперь вот сумку у Коляна… Как мне быть?

Он стоял в коридоре дома, где жил дед Паганини. Вокруг Григория было темно, и он не имел ни малейшего понятия о том, куда ему идти, чтобы вернуться в комнату деда.

«А с другой стороны, – подумал вдруг Григорий, – это же такие бабки. Один раз в жизни бывает шанс стать богачом. Это мое подсознание само сработало. Но как же Колян? А Наташа?»

Григорий снова посмотрел на сумку и прикусил в задумчивости губу.

«Валить отсюда? – подумал он. – Или вернуться к деду? Меня уже хватились, наверное».

При воспоминании о Паганини Григория замутило. Чтобы его не вывернуло наизнанку, он закрыл глаза и постарался не дышать – вонючая атмосфера темного коридора прибавляла тошнотворный оттенок к и без того пакостному состоянию Григория.

Открыв глаза, Григорий увидел перед собой молодую женщину, приятную настолько, что обширный синяк под ее глазом и растрепанные изуродованные перекисью водорода волосы ее почти не портили.

На женщине была довольно засаленная розовая ночная рубашка, под которой волнующе угадывалось черное нижнее белье.

– Сигаретой не угостите? – улыбаясь, спросила она.

– Ты… откуда взялась? – откашлявшись, поинтересовался Григорий.

Она пожала плечами.

– А откуда ты? Все оттуда же – из мамкиной… – удачно срифмовала она.