Читать книгу - "Час волкодава - Михаил Зайцев"

Ворвавшись в квартиру, кавказец взмахнул хлыстом. Тугая витая кожа, щелкнув, обвилась вокруг Кешиной шеи. В глазах его сразу же потемнело, ослабевшие руки выпустили пойманную ногу, схватились за удавку на шее. Рывок кожаной петли – Кеша неловко заваливается на бок. Удар... Кто, чем и как бьет, Кеша не видит. Чувствует тупую боль в затылке и теряет сознание, проваливается в черноту небытия, где нет ни радости победы, ни горечи поражения...

Первый раз после удара по затылку Иннокентий очнулся ненадолго. Минуты на две, на три. Руки и ноги у него были связаны. Веревка стянула вместе согнутые колени и локти, обвила щиколотки и запястья, захлестнула рот, не позволяя вскрикнуть или хотя бы застонать. Кромешная тьма. Щеки, нос и веки трутся о грубую ткань. Эта шершавая плотная ткань обтянула все тело. Он связан. Он в мешке.

«В рюкзаке! Я упакован в рюкзак! В тот, что был за плечами мужика, назвавшегося туристом, приятелем соседей Григорьевых! Наверное, чтоб меня и старушек во дворе обмануть, засунули в рюкзак что-то резиновое, надувное. Я потерял сознание, из резинового изделия выпустили воздух и вместо дутой резины в рюкзак засунули меня!.. Трясет... Пахнет бензином... Меня вынесли из дому, спрятав в рюкзак, и запихнули в багажник... Нечем дышать... Тошнит... Я задыхаюсь... Я сейчас умру... Голова болит, голова...» Осознав свое незавидное положение, Кеша, уверенный, что душа его навсегда отлетает от тела, снова лишился чувств...

Второй раз очнувшись, Иннокентий не ощутил веревочных узлов ни на лодыжках, ни на запястьях. И зубы более не терзали веревку. И тьма вокруг исчезла.

Иннокентий лежал на спине, вытянувшись во весь свой невеликий рост, на холодном каменном полу. Высоко под бетонным потолком светила тусклая лампочка. Распаковав и развязав Кешу, ему заботливо надели на нос очки. Светящуюся грушу-лампочку он видел вполне отчетливо.

За небольшой поворот головы влево пришлось расплатиться взрывом боли в затылке. Зато лампочка больше не слепила глаза. И стала видна стена. Бетонная серая стена. И переплетение ржавых труб вдоль стены. Подвал. Пахнет сыростью. Сквознячком справа до ноздрей доносит еще какой-то запах, весьма неприятный. Сладко-приторный.

Зажмурившись от боли в затылке, Кеша повернул голову вправо. В бетонном мешке, в комнате площадью примерно шесть квадратных метров, без окон, где было холодно, как в карцере, помимо Кеши на полу лежал еще один человек. Плечом к плечу с Иннокентием лежало голое женское тело. Мертвое тело!

– Марина-а-а!!! – заорал Кеша, срывая голосовые связки.

Вскочил с пола, не замечая жжения в затылке и рези в отекших мышцах. Отпрыгнул к стене, стукнулся спиной о ледяную чугунную трубу, замер, глядя на труп некогда любимой им женщины.

Ее должны были сжечь... Сегодня, в одиннадцать утра, после церемонии прощания в крематории ее должны были сжечь!

Не сожгли... Вот она лежит. Мертвая. Обнаженная. Лицо, шея, кисти рук резко отличаются по цвету от остального тела. И лицо, и шея, и кисти покрыты толстым слоем грима, остальное тело во время прощальной церемонии скрывала одежда. И эти пятна на бедрах, первые поцелуи тления, и страшный шрам – небрежно зашитый суровыми нитками разрез от паха до груди, все уродство смерти сегодня утром скрывало длинное платье-саван.

«Нечего бояться, нечего! Это всего лишь мертвая плоть, разлагающаяся неживая материя. Видоизменяющаяся органика. Конгломерат распадающихся клеток... Нечего бояться. Нечего!..» – уговаривал себя Кеша, беспрестанно, как молитву, повторяя в уме правильные слова, складывающиеся в логически безупречные по смыслу предложения. Но руки при этом у Иннокентия предательски дрожали, колени подгибались, а к горлу комком подступала тошнота.

Заставив себя оторвать взгляд от мертвой женщины на полу, Иннокентий осмотрелся по сторонам. Должен же быть выход из этого помещения, одновременно похожего на морг и на карцер. Есть выход! Железная дверь в серой стене.

Медленно, приставными шагами, царапая спину о трубы, вьющиеся по стенке, Иннокентий добрался до двери. Толкнул ее. Заперто.

«Так и должно быть, – успокоил себя Кеша. – На то и дверь, чтобы ее запирать. Вот и замочная скважина в двери есть, а значит, существует и ключ, который вставляется в эту скважину и открывает замок. Нечего бояться. Нечего! Меня выпустят отсюда. Выпустят! Меня заперли, чтобы напугать, а значит, я не должен бояться. Не должен!»

Кеша постучал в дверь. Деликатно, костяшками пальцев. Прислушался. С другой стороны было тихо. Постучал сильнее, кулаком, за дверью прежняя тишина. Дернул дверную ручку. Бесполезно. Стукнул снова, еще сильнее. Никаких результатов.

Стуча в дверь, Кеша повернулся спиной к трупу. И когда вслушивался в гнетущую тишину, мечтая услышать приближающиеся шаги, ему показалось, что ухо уловило едва различимое шевеление сзади. Шорох, как будто кто-то тихонечко скребет ногтями по полу. Кто-то?! Кто? Кроме мертвой женщины сзади за спиной, никого в помещении больше не было и быть не могло!

«Это галлюцинация! Слуховая галлюцинация в результате чрезмерного сосредоточения на собственных слуховых ощущениях. Нечего бояться! Нечего!.. И нечего оборачиваться, смотреть на труп, как будто он в силах пошевелиться. Трупы бездвижны! Бояться нужно живых с другой стороны двери, а не мертвое, выпотрошенное тело».

Вопреки собственной воле, ругая себя последними словами, Иннокентий все же повернул голову, искоса, через плечо посмотрел на покойницу.

«Пальцы!!! У нее согнулись пальцы! Не может быть! Этого не может быть!.. Как же так? Я точно помню – ее вымазанные гримом пальцы с посиневшими ногтями касались пола подушечками, а сейчас они согнуты, и ногти впились в ладонь...»

Иннокентий закрыл глаза. Сжал зубы. Глубоко вздохнул. Задержал дыхание, сосчитал в уме до десяти. Медленно выдохнул.

«Дурак!!! Я дурак! Все правильно. Пальцы ее левой руки разогнуты. Пальцы правой – сжаты в кулак. Когда я очнулся и смотрел на нее, правую кисть заслоняло мертвое тело. Подошел к двери, и тело заслонило левую руку. Сразу не обратил внимания на согнутые пальцы правой руки, стукнул в дверь, почудился шорох, обернулся и... и чуть было не сошел с ума... Меня посадили сюда, чтобы свести с ума!.. Хотя зачем ИМ сумасшедший? ОНИ просто-напросто решили сломать мой дух и ждут, когда я начну орать, умолять открыть дверь, колотиться об нее лбом, молотить ее кулаками. Сломленный человек покорен и послушен. Его проще допрашивать, ему легче приказывать. Например, можно приказать подписать дарственную на квартиру, угрожая в случае отказа бросить обратно в холодный морг-карцер и заставить провести ночь рядом с трупом... Ну что ж... Хотите истерику? Ладно. Учиню истерику. Тем паче мне сейчас это раз плюнуть. Достаточно снять с себя запреты на страх, и он вырвется наружу... Ну что ж... Раз, два, три... начали: МНЕ СТРАШНО! Я боюсь ее! Боюсь!!!»

Иннокентий остервенело забарабанил кулаками в дверь, перемежая кулачные удары таранящими тычками плечами, пинками коленкой и тычками носком ботинка.

– Выпустите меня отсюда!!! – надрывался в крике Иннокентий. – Откро-о-о-ойте две-е-е-ер-р-рь!!! Вы-ы-ыпустите ме-е-еня!..