Читать книгу - "Гнев Цезаря - Богдан Сушинский"

Еще несколько минут назад он чувствовал себя признательным Анне фон Жерми за сведения о Штубере. Но теперь он уже не исключал, что утечка этой информации организована была самим бароном. Задумываться над тем, кому же на самом деле служит дочь графа Подвашецкого, бывшего генерал-адъютанта Его Императорского Величества, ему не хотелось.

Открыв папку, подполковник тут же поразился ее содержимым. Перед ним лежала фотография, на коей он рядом со Штубером и фельдфебелем Зебольдом, отличавшимся во время допроса особым рвением, стоял на фоне конторы лесничества, под которое контрразведка пыталась маскировать базу «Буг-12». Потом еще один снимок: он – в окружении германских офицеров, у входа в подземелье базы. И несколько фотографий со сценами допроса.

Причем никаким монтажом все это не являлось: Дмитрий легко мог вспомнить каждый из эпизодов, запечатленных на всех шести фотоснимках. В те недолгие часы плена он находился в таком полушоковом состоянии, при котором не обращал особого внимания на суетившегося рядом эсэсовского унтер-офицера с фотоаппаратом. Причем безразличие Гайдука к стараниям фотографа объяснялось не столько тем, что воздействовать на «фотоаматора» он в любом случае не мог, сколько осознанием того, что шансов на спасение у него почти не оставалось.

А дальше следовали фотокопии протоколов трех его допросов. Причем все они велись на русском языке, и под каждым из них четко просматривались его подписи. Упорствовать при подписании их не имело смысла. Во-первых, все равно его принудили бы оставить эти автографы под жесточайшими пытками, а во-вторых, уже в конце первого допроса Гайдук вспомнил о тайном ходе к Южному Бугу и решился на роль Ивана Сусанина в подземельях базы. Однако для побега ему нужны были целые ребра и ноги, не говоря уже о почках.

Единственная возможная хитрость, к которой он прибег тогда, – предельно изменил почерк и столь же предельно исказил конфигурацию своей подписи – все, что он мог сделать в те роковые минуты, если не для самого спасения, то хотя бы для сотворения иллюзии о нем.

– Ничего нового в этой папке не нахожу, – проворчал сейчас Дмитрий, отодвигая досье.

– Как и я для себя, – заметил фон Штубер, отодвигая бумаги еще дальше, к стенке каюты. – Но ведь и рассчитана она не на наши с вами воспоминания.

– Тоже верно. Должен признать: уже тогда, на базе «Буг-12», вы неплохо подготовились к тому, чтобы шантажировать меня.

Штубер извлек из папки фотографии, снова бегло просмотрел их, заметив при этом, что фотограф из унтер-офицера, забавлявшегося тогда фотоаппаратом, всегда был никакой, и только тогда отреагировал на слова русского:

– После того как мы захватили базу, лично вы никакого интереса для нас уже не представляли. Вот если бы вы оказались в плену хотя бы за две недели до того, как мы вышли к Южному Бугу… А так… Сама эта недостроенная, с русской небрежностью сварганенная база оказалась совершенно ненужной; изучить ее подземелья мы смогли и без вашей помощи, причем в течение всего лишь часа. Что мы и продемонстрировали после вашего – тут уж следует отдать вам должное – хитроумного побега.

– Тогда к чему все это? – указал Дмитрий на папку.

– Видите ли, без ложной скромности сообщу вам, что уже в годы войны я опубликовал в научных журналах несколько работ, обобщенно говоря, по психологии «человека на войне». В частности, по психологическим аспектам действий наших войск на оккупированных территориях, в условиях партизанского сопротивления и диверсий. Далеко не всем в СД и в Генштабе вермахта нравилось то, какие факты я использую в своих работах, как преподношу их и к каким выводам прихожу, но…

– Хотелось бы знать, к каким именно, – попытался иронизировать Гайдук, однако барон иронии не внял.

– Но… – повторил он, – уже в сорок втором году в определенных кругах в Берлине о бароне Вилли фон Штубере – сыне известного со времен Первой мировой германского генерала фон Штубера – больше говорили не как о диверсанте, выпускнике разведывательно-диверсионных Фридентальских курсов особого назначения, а как… о «психологе войны».

– Неожиданный поворот, – признал флотский чекист, вновь беря в руки фотографию, на которой он стоял у входа в подземелье базы «Буг-12».

– К сорок четвертому году я стал автором двух книг, а после войны к ним прибавилась еще одна, которую я назвал «Психологией поражения». Именно она буквально месяц назад представлена была на соискание сразу двух докторских степеней в двух разных университетах Италии – доктора психологии и доктора философии. Впрочем, мы слегка отвлеклись.

– Просто вы забыли уточнить, что первоначально все материалы этой папки предназначалась не для отчета перед Главным управлением имперской безопасности и даже не для моей вербовки, а исключительно для работы над вашей «Психологией поражения».

– «Психологией победителей». Вторая книга называлась именно так. Однако ни в нее, ни в последний свой фолиант связанные с вами материалы я не вводил. Точнее, из последней книжки я их попросту изъял, поскольку стало известно, что вы не только уцелели в прошлой войне, но и занимаете солидный пост в контрразведке флота. Возможно, я использую их в следующей книге, которая увидит свет в виде психологических записок фронтового контрразведчика. И вот здесь вырисовывается предмет для сделки: если мы с вами договоримся о сотрудничестве, ваша фамилия будет изменена. В конечном итоге дело ведь не в фамилии того красного командира, с которым судьба свела меня на одной из советских авиабаз. Разве не так?

Не дожидаясь ответа, фон Штубер извлек из специальной ниши на полке бутылку коньяку и два стограммовых металлических стаканчика. Тост «За нас, истинных солдат, для которых война никогда не завершается», обращенный к советскому офицеру, прозвучал в устах штурмбаннфюрера с воинственной двусмысленностью. Другое дело, что сам коньяк оказался великолепным.

– Как вы представляете себе наше сотрудничество? – спросил Гайдук, все еще наслаждаясь коньячным букетом.

– Я так и понял, что в нашем разговоре не хватает двух-трех рюмок корсиканского коньяка, – вновь наполнил стаканчики барон. – Поскольку всякое благородное дело начинается с бумажных формальностей, вы подпишете некое «долговое обязательство» о сотрудничестве с нами.

– С германской разведкой?

– О нет, в вопросах разведки Германия, имеется в виду западная часть бывшего рейха, пока что взяла тайм-аут. Не то время, не та ситуация.

– С итальянской, значит? – грустновато ухмыльнулся Гайдук: дескать, «ну ты и дожил, подполковник!..».

6

Хотя флотский чекист и настраивал себя на то, что, перевоплощаясь в роль разведчика-двойника, всего лишь выполняет приказ командования, в душе он чувствовал себя омерзительно. Как, очевидно, чувствует себя каждый, кто оказывается в сетях предательства. Несмотря на свою контрразведывательную многоопытность, он все же надеялся, что пленение на «Буге-12» так и останется одним из эпизодов прошлой войны, потерявшим в послевоенные годы всякий смысл. Но, как оказалось, ошибался!