Читать книгу - "Приговоренный - Валерий Еремеев"

– Вот уж не думал, что ты читаешь книги.

– А то. Я всегда был сторонником самоусовершенствования.

– И в чем же это выражается?

– Вот, например, эта книга, – он показал на брошюру. – В ней рассказывается о поведении человека при разговоре. О том, как правильно толковать его мимику, жесты. Например, когда он говорит правду, у него будут одни мимика и жестикуляция, когда ложь – другие, а когда он пожелает понравиться собеседнику – третьи.

– Ты этому веришь?

– А почему нет? Конечно, на все сто процентов это может и не работать, но рациональное зерно в этом есть. Взять, например, того охотника, с которым мы общались на пасеке.

– Козлова?

– Да. Вот вы уверены, что он не вешал нам лапшу на уши?

– Почему?

– Он часто чесал шею и закрывал руками рот. А это первые признаки, что вам лепят горбатого.

– Все, что он говорил, косвенным образом подтверждается и другими участниками охоты, и всем дальнейшим ходом событий.

– То-то и оно, что косвенным. То-то и оно, – с ученым видом улыбался Качибадзе.

Домой Сыч так и не попал. Уснул на диване у Давида.

* * *

Предательство Богомаза заключалось в том, что службу в УБОПе он, как оказалось, с успехом совмещал с работой на Юрцышина, которому передавал всю информацию, связанную с расследованием двойного убийства. Благодаря капитану Юрцышин знал, что является главным подозреваемым, знал, что его телефонные линии прослушиваются, знал, что за ним самим ведется наблюдение. Но главное, теперь, будучи оповещен о планах убоповцев, он мог предпринимать упреждающие действия.

Еще в тот день, когда Сыч выходил из дома, где находилась квартира психоаналитика Ольги Басенко, он заметил стоящий рядом черный «лексус», который до этого видел возле здания УБОП. Тогда Сыч отметил это просто как совпадение, но после того, как та же самая машина снова засветилась возле конторы, сомнения превратились в уверенность – за Сычом следили. О слежке майор сообщил Таратуте и Сироткину. Машину пробили по базе ДПС – «лексус» принадлежал одному из помощников Юрцышина Сергею Толкунову, которого использовали в основном там, где нужно было применить грубую физическую силу.

– Что и требовалось доказать, – сказал Сыч, когда ему это сообщили. – Значит, Юрцышин в курсе. Значит, фактора внезапности у нас уже нет. Теперь он пытается прощупать, что мне еще о нем известно.

– Не боись, Петрович, прикроем, – убеждал оптимист Сироткин.

Проанализировав все факты и события, Руслан Петрович вычислил, кто именно делился с первым заместителем мэра города конфиденциальной информацией. Николай Богомаз в прошлом году, замещая заболевшего начальника, активно сотрудничал с Юрцышиным, когда по указке Лапова кошмарил бизнес Таратуты-старшего. Сыч вспомнил, как, явившись на место обнаружения убитого Лапова, Юрцышин поздоровался только с Богомазом, причем за руку, остальным даже не кивнул. Малозначительная на первый взгляд, но говорящая о многом деталь. Тогда Сыч не уделил ей должного внимания, сделав скидку на обстоятельства, но теперь, в свете новых событий, это невинное рукопожатие приобретало совсем иное значение. Капитан Богомаз находился в кабинете Сыча, когда последний по телефону давал указание Качибадзе собрать всю доступную информацию о Сергее Чикалюке. Теперь Руслан Петрович не сомневался, кто сообщил Юрцышину про Чикалюка. Чиновник дал указания своему человеку устранить обоих Чикалюков. Супругу Чикалюка спасло только то, что убийца убедился в том, что главное ей неизвестно.

Слежку за Сычом терпели еще два дня. Возможно, терпели бы и дольше, если бы не неприкрытая наглость и уверенность в своей безнаказанности тех, кто следил. Хоть бы раз на другой машине приехали. Нет, следили почти в открытую, едва не наступая на пятки. Такое прощать не следовало, и как-то под вечер черный «лексус» был подрезан старой обшарпанной «газелью». Сергей Толкунов, а именно он сидел в тот момент за рулем, нажал на тормоз, но столкновения избежать не смог, повредив бампер и фару своего автомобиля.

Когда Толкунов вылез на улицу, в руках у него была бейсбольная бита. Хряпнув для устрашения битой по боковому зеркалу заднего вида, Толкунов принялся дергать дверцу «газели», окна которой были затонированы.

– Леопольд, подлый трус, выходи. Выходи, и может быть, я тебя не трону.

Двери «газели» раскрылись. Высыпавшие из бусика бойцы «Сокола», отобрав у Толкунова биту и надавав пинков, положили его и его напарника лицом на грязный асфальт. В таком положении они провели около часа, покуда убоповцы «устанавливали» его личность. После Толкунова препроводили в контору, где на него составили протокол за препятствование действию правоохранительных органов, на что Толкунов заявил, что он просто катался по улицам города, чего никому делать не запрещается. Тогда был составлен еще один протокол, на этот раз за ношение и использование холодного оружия. На возражения Толкунова, что бейсбольная бита является спортивным снарядом, ему доходчиво, с опорой на документы, объяснили, в каких случаях это снаряд, а в каких – холодное оружие и во что это ему может вылиться. Вызванный по требованию Толкунова адвокат только подтвердил ему это. После, выяснив, что он носит обувь того же размера, что и вломившийся в дом Пасечника убийца, у него поинтересовались, что он делал в ночь убийства. Толкунов ответил, что спал дома. Один. То есть алиби у него не было. Поняв наконец, как сильно запахло паленым, Толкунов перетрусил и признался, что следил за Сычом по указке Юрцышина, который почему-то ошибочно посчитал майора героем-одиночкой, решившим самостоятельно распутать дело о двойном убийстве. Наверное, поэтому Толкунов, осуществляя слежку, не особо заботился о том, чтобы оставаться незаметным. Ведь главной целью была деморализация противника.

Вечером Сычу домой позвонили. Трубку взяла супруга. Некто неназвавшийся настоятельно ей посоветовал повлиять на мужа и убедить его не проявлять на службе лишнего рвения, если, конечно, они хотят, чтобы их двадцатилетняя дочь и дальше возвращалась домой по вечерам живой и здоровой. Дома у Руслана Петровича произошел грандиозный скандал, после которого супруга, взяв на работе отпуск за свой счет и сорвав с занятий дочь, уехала вместе с ней к родственникам в Одессу.

Это стало последней каплей в чаше терпения Руслана Петровича. Утром он ворвался к Богомазу и высказал все, что о нем думает. Конечно, это было неправильно. Сначала он не собирался этого делать. Вражеский информатор, который не знает, что его раскрыли, может служить хорошим проводником дезинформации. Именно так и собирался Сыч использовать Богомаза, но после угроз его семье просто не сдержался. Понимал, что поступает неправильно, но ничего не мог с собой поделать.

– Запомни, продажная шкура, – говорил он Богомазу, – если с моими близкими что-нибудь случится, я собственноручно из тебя кишки выпущу. И из Юрцышина. Пусть меня потом судят, но и вы оба жить не будете. Сам запомни и хозяину твоему передай. И еще запомни, я буду не я, если не посажу всю вашу шайку-лейку на скамью подсудимых.