Читать книгу - "Иллюзия отражения - Петр Катериничев"

Уйти некуда. Я мотнул головой: где-то я это слышал, и совсем недавно... Не вспомнил. Голова была мутной. И немудрено. Словно вот уже несколько суток я брел и брел по пустыне, от одного миража к другому, задыхаясь от влажного тумана. Откуда в пустынях туман и почему он влажный, я даже не подумал. Представилось вдруг.

– В пустынях бывает влажный туман? – спросил я Бетти неожиданно для себя.

– Бывает. От слез. Вернер это знает точно.

– Долго я проспал?

– Скоро полдень.

– Ого! А ты чем занималась?

– Женщина всегда найдет, чем себя занять.

– И чем же?

– Я мечтала.

– О будущем?

– Глупо мечтать о будущем. Я мечтала о прошлом. О том, как сложилась бы моя жизнь, если...

– И что намечтала?

– Разное. Я могла бы стать звездой стриптиза: в детстве была очень застенчива и, когда гормоны забродили в крови, старалась побороть свою застенчивость очень рискованным, как мне тогда казалось, а на самом деле – невинным образом: переодевалась перед незанавешенным окном, зная, что мои соседи, мальчишка и взрослый мужчина, затаив дыхание, наблюдают за мной. Первый раз у меня получилось все случайно: я действительно торопилась в кино с подружкой, не задернула занавеску, разделась донага, стала выбирать белье...

– Ты уверена, что торопилась в кино? С подружкой?

– Зря иронизируешь! Мужчинам этого не понять! А женщина, даже если только она одна знает, что на ней надето исключительное белье, удобное, стильное, даже задрапированная в деловой костюм, будет и чувствовать себя, и смотреться иначе, чем... Ты понял?

– Да.

– Так вот, я заметила тогда, как дернулась занавеска в окне напротив... И – залилась румянцем. Я поторопилась одеться, но окно закрыть не посмела... И я поняла, почему. Мне вдруг стало невыразимо приятно. И когда вечером я вернулась домой, я проделала то же, только уже не торопилась: медленно разделась, повертелась нагишом перед зеркалом... И впоследствии проделывала это множество раз. Знаешь, потом занятно было разговаривать с тем мужчиной... А с мальчишкой – так просто забавно... Словно оба они обладали каким-то тайным, сокрытым от меня знанием и не подозревали, что эту тайну я создала сама и потому на самом деле владею ею только я одна. И это приносило ни с чем не сравнимое чувство особой власти над ними обоими, власти греховной, но оттого еще более притягательной. – Бетти взяла сигарету, прикурила, выдохнула. – А еще я мечтала быть бортпроводницей, мне нравилась форма, и хотелось побывать в разных-разных странах; уже тогда у меня были способности к языкам. А еще – я могла бы стать психоаналитиком; но врачебное сословие по-прежнему предубежденно относится к женщинам в своей среде; пациенты – тоже. Особенно это касается психиатрии.

– Тебе будет о чем потолковать с Люсей.

– Вот ее машина!

Мечтательной девушки – словно не бывало. Рядом сидела готовая к прыжку пантера. Ну, если Бетти – пантера, то Людмила Кузнецова – медведица. И по комплекции, и по хватке.

Мы катили за Люсей прочь от Саратоны.

– Она едет за город, – сказала Бетти. – Там есть особняк; вернее, даже не особняк – особая территория: парк, в нем дворец в мавританском стиле и множество всяких-разных строений. Наверное, есть и костюмерная, и декораторская. Эдакая киностудия в миниатюре. Только там ничего не снимают. Играют вживую.

Не знаю, что там прочла психолог Кински на моем каменном лице, но добавила:

– В самом «Замке» ставят только самое простенькое. А на территории все остальное. – Она помолчала, добавила: – Очень дорогое удовольствие. Очень, – улыбнулась двусмысленно, закончила: – Наверное, оно того стоит.

– Еще бы, – отозвался я. – Раз заказчики платят жизнью.

– Вот это мы и должны выяснить у твоей русской, – ожесточенно, почти не размыкая губ, произнесла Бетти.

А меня интересовал один вопрос: что сталось с Хусаиновым? Лежит и приходит в себя в одной из бесчисленных комнат «Замка снов»? Или – на конспиративной квартире барона Данглара? Или – у «защитников ислама»? Или – под полутора метрами земли где-то на западе острова? Или под полумилей соленой воды Атлантики?

Я бросил взгляд на Бетти. Лицо ее сделалось сосредоточенным и отрешенным настолько, что казалось напрочь лишенным всякой женственности. Боец, да и только.

– О чем вздыхаешь, Дронов?

– Ни о чем.

– Не ври. Я же заметила твой взгляд.

– Тебе честно ответить?

– Откровенно.

– Лучше бы ты стала танцовщицей стриптиза.

– Это комплимент?

– Или бортпроводницей.

– Понятно. Это не комплимент. А знаешь, Дронов, почему я стала тем, чем стала? Просто сначала я жила, как предписано: «Весь мир улыбается тебе!»

– А потом?

– Потом – «Весь мир смеется над тобой!».

– Не так плохо.

– Но истина оказалась не в этом.

– Да?

– Однажды я поняла: миру я совершенно безразлична. Он самодостаточен и равнодушен. А люди таковы, что постоянно используют тебя. Словно тряпку – для стирания пыли с заплесневелых душ.

– Как-то фатально это у тебя прозвучало. И пафосно.

– Это правда, Дронов. Правда.

– И ты живешь с такой правдой?

– А ты? Разве с другой?

Что я мог ответить? Ничего.