Читать книгу - "След мустанга - Евгений Костюченко"

Десять лет назад, сватаясь к дочери Лукаса, Ахо совершил серьезный проступок: он скрыл, что принадлежит к воинскому клану, ка-итсенко.

Воины не имели права обзаводиться семьей. Их жизнь, недолгая, но славная, принадлежала племени. Ка-итсенко постоянно носили на себе ритуальную перевязь и священную стрелу. Когда начинался бой, они прикалывали конец перевязи стрелой к земле, и на этом месте стояли насмерть.

Когда-то кайова в союзе с команчами царили по всему югу Великих равнин. Но война никогда не была главным делом их жизни. Стычки и набеги всегда заканчивались примирением с соседями. Поэтому индейцы не могли понять — почему американская кавалерия не хочет мириться? Почему продолжается ее неумолимое наступление? Не хотят же, белые, в самом деле, просто истребить всех кочевников?

Оказалось — хотят.

Кайова и команчи были загнаны в каньон Пало-Дуро, и кавалерия США принялась методично уничтожать их лошадей. Тысяча мустангов была расстреляна за день.

Потеряв коней, индейцы сдались и пошли в неволю.

И тогда Ахо зарыл священную стрелу, бросил в реку винчестер и ушел в Мертвую долину.

Прирожденный охотник, он научился возделывать землю и ухаживать за скотом — за чужим скотом. Гордый и одинокий воин превратился в мирного крестьянина. Он крестился вместе с другими индейцами, потому что Лукас не мог выдать дочь за некрещеного. Он построил настоящий дом, который нельзя было разобрать и увезти на новую стоянку, но в котором зимой было тепло, а в дожди — сухо. Он жил, как белый человек. У его детей были имена, как у белых людей.

И когда на дороге между карьером и поселком его остановили незнакомые ковбои, он не подумал ничего дурного. Их фургон стоял на обочине, на треноге висел над костром котелок — мирная картина не внушала тревоги. Иногда такие заставы появлялись на всех дорогах. «Наверно, что-то случилось», — подумал Ахо.

Незнакомцы заставили его с инженером спешиться и отдать оружие. Их требование Ахо выполнил спокойно, как цивилизованный человек. Ему не понравилось, что его винчестер пошел по рукам и после тщательного осмотра скрылся в фургоне. Дробовик инженера, из которого тот так ни разу и не выстрелил, не привлек внимания незнакомцев. «Как бы не увели, — подумал он о винчестере, как о любимой лошади. — Потом не докажешь…»

Инженер вдруг вышел из оцепенения и принялся кричать. Ахо осуждающе глянул на него, но не попытался урезонить. А зря. Возможно, если бы инженер не разошелся, все и обошлось. Но ковбои дали инженеру по зубам, чтобы он замолчал, а когда Ахо вступился, набросились и на него.

Что ж, он и тут повел себя, как фермер, а не как воин — уклонялся, хватал противников за руки, но сам не нанес ни одного удара. «Придет шериф, он разберется, — думал Ахо. — Наверно, их кто-то очень сильно разозлил или напугал, вот они и дерутся, чтобы страх заглушить…»

Да, он сделал все, что мог, чтобы оставаться мирным, безобидным фермером. Но священная стрела, зарытая в каньоне Пало-Дуро, наверно, еще не истлела. И она напомнила о себе, когда Ахо, избитый и связанный по рукам и ногам, валялся в канаве.

«Они хотят меня убить, — понял он. — Тот, кто приезжал сюда на закате, смотрел на меня, как на баранью тушу. Они хотят меня убить, хотят оставить сиротами моих детей. А сиротам все равно, кем был их покойный отец — мирным фермером или воином. Пора уходить».

Те, кто схватил его, до поздней ночи спорили между собой, пытаясь разделить часы ночного дежурства. Наконец, они кинули жребий, и двое, ехидно посмеиваясь, отправились спать в фургон. А третий остался у костра. Назло товарищам, он принялся пиликать на губной гармонике, и в ответ на ее завывания из фургона неслись проклятья и угрозы.