Читать книгу - "Улыбка зверя - Андрей Молчанов"

Шустрый официант между тем уже успел обернуться и теперь хлопотал вокруг Прозорова и Ады, выставляя на середину стола запотевший графинчик водки, бутылку красного сухого вина, салаты, закуски, хлеб…

— Горячее через минуту, — предупредил он, отступая, и добавил еще нечто услужливое, что утонуло в пронзительном гуле ожившего вдруг микрофона.

Вслед за оглушающим радиотехническим звуком раздалось покашливание, изданное лысым краснолицым барабанщиком, который, прочистив горло, объявил развязным, с ноткой приблатненности тенорком:

— А сейчас по просьбе гостей из Калуги исполняется песня “Братва, не стреляйте друг друга…”

— Самое время выпить, — сказал Иван Васильевич, воспользовавшись секундной паузой. — И вот что еще хочу тебе сказать, покуда я трезвый… А мне почему-то ужасно хочется сегодня напиться…

— Мне тоже, — неожиданно поддержала его Ада.

— Почему бы нет… — улыбнувшись, повторил ее слова Прозоров и поднял рюмку. — И пока я трезвый, я говорю тебе: Ты единственная и неповторимая…

— А как же администраторша в “Парадизе”? — ехидно перебила Ада.

— Анатомия и физиология, — нашелся Иван Васильевич.

— Ясно, Прозоров… Старый, похотливый лис.

— Старый, Ада… — непритворно вздохнул Прозоров. — Такой груз на мне… Давай, выпьем за это. Знаешь, за что? “Я не буду больше молодым…” Вот за что…

Заревела музыка, взвыл саксофон, взвизгнула скрипка.

В дальнем углу ресторана за большим столом пили стоя.

“Братва из Калуги”, — без труда догадался Иван Васильевич.

— Мне нужно кое-кого помянуть, — наливая себе еще одну рюмку, сказал он. — Не чокаясь…

Ада что-то говорила ему в ответ немыми губами, пытаясь преодолеть музыку.

— Не важно, — сказал Прозоров и выпил.

Невесть откуда взявшийся официант проворно расставлял новые блюда.

— Я ведь люблю тебя, Ада, — вслух признавался Прозоров, зная, что слова его пропадают втуне, что никто его не услышит. — Ну и пусть, — продолжал он, чувствуя, как сладко трепыхнулось в груди сердце и как внезапно повлажнели глаза. — И не надо слышать. Но, честное слово, никак не ожидал от себя…

Ада молча и серьезно глядела на него. Прозорову вдруг показалось, что она все слышит, и он немного устыдился своей сентиментальной расслабленности.

“А и пусть!.. — подумал он. — Надо же когда-нибудь отпустить тормоза и пожить по полной своей воле…”

Еще дрожал в табачном мареве последний аккорд прозвучавшей песни, а он уже поднимался со стула. Отметив с некоторым удивлением, что его слегка пошатывает, Прозоров невольно подобрался и старательным твердым шагом направился к эстраде.

— Песня, — сказал он, обращаясь к лысому барабанщику. — Сколько стоит песня?

— Хорошая песня стоит дорого, — пожевав губами, сказал лысый, с видимой привычностью оценивая платежеспособность клиента, возраст, вкусы и процент алкоголя в крови. — Стольник.

— Ага, — Прозоров вытащил сто долларов. — Ага…

– “Не жалею…”? — спросил лысый.

— Именно, друг! “…не зову, не плачу…” Именно!

— Как объявить?

— Без объявления, — решительно мотнул головойПрозоров. — Мы же не из Баку… Я свой.

Иван Васильевич шел к столу, а за его спиной приблатненный тенор уже и жалел, и звал, и плакал…

Прозоров молча сел за стол, оперся подбородком о кулаки и пригорюнился…

Ада с любопытством и с легким недоумением поглядывала на него.

— Как-то скоро кончилась песня, — сказал Иван Васильевич. — Не успел толком вчувствоваться. Если ты не против, я еще раз поставлю пластинку.

— Давай, — пригубив бокал, кивнула Ада.

Сцена повторилась вновь, но и на этот раз Прозоров не успел “восчувствовать” как следует…

— Давай! — озорно блеснув глазами, опять разрешила Ада.

Прозоров отправился к барабанщику.

— Лимит исчерпан, — сказал лысый. — Может, другое что? А то публика нервничает…

— Трудно найти равноценное. — Прозоров задумался. — Ладно… “Черный ворон” давай…

— Слишком драматично, — возразил лысый. — Публика будет нервничать…

— Отряхаю прах, — объявил Прозоров и вернулся на место.

— Ну что? — спросила его Ада.

— Лимит исчерпан, — горестно сказал Иван Васильевич. — Не любо мне здесь… Уходим…

Он как-то внезапно протрезвел, но знал, что данное просветление — ненадолго.

Ада молча поднялась и пошла вслед за Прозоровым. Наперерез им бросился шустрый официант с пустым подносом.

— Возьми, друг, — сказал Прозоров, кинув на поднос несколько купюр. — Там на столе еще…

— Премного благодарен…

— То-то же, — хмыкнул Иван Васильевич и поспешил за уходящей Адой.

Догуливали в народном ресторане Казанского вокзала. За песню здесь брали гораздо дешевле, а тенор, к удивлению Прозорова был все тот же.

— Вот что, брат, — сказал Прозоров точно такому же лысому барабанщику, когда песню исполнили уже трижды кряду. — Надо двенадцать раз. Пять раз уже повторяли, осталось — семь… Давай, брат, оптом…

— На опт скидок нет. Цена розничная…

— Черт с тобой, пой…

— Сокращенный вариант. Иначе публика будет волноваться…

— Давай сокращенный, — махнул рукой Иван Васильевич.

С небольшими паузами “Я не буду больше молодым” было исполнено еще семь раз подряд. Последний вариант был сокращен до двух куплетов…

— Ах ты, горюшко мое! — говорил растроганный Прозоров. — До чего же славно иногда напиться… Что ни говори, а не дураки были русские купцы, когда куролесили в ресторанах… Зеркала били… Давай, Ада, рассобачим вон то зеркало…

Но Ада, крепко взяв его под локоть, повела его к выходу.

— Слушаю и повинуюсь, — покорно кивал Прозоров, натыкаясь на колонны. — Слушаю и повинуюсь…

Наутро Иван Васильевич был тих и безмолвен. Долго стоял под холодным душем, с омерзением вспоминая свои вчерашние медовые слезы и дешевые кабацкие выходки. Растерся жестким полотенцем, пригладил сырые волосы, обильно оросил себя одеколоном.

— Доброе утро, — хмуро произнес он, входя на кухню и стараясь не встречаться взглядом с Адой. — М-да… Погуляли вчера… Несколько…

— Привет, — отозвалась Ада. — Не переживай, Прозоров. Все было замечательно.

Прозоров присел на стул, взял чашку с чаем.

— Хороший день, — нейтрально сказал он, выглядывая в окно. — Солнышко… Может, в парк сходить, развеяться?..

— А поехали кататься на пароходе, — предложила Ада. — Я когда-то давным-давно каталась по Москве-реке… И тоже была осень, и был солнечный день…