Читать книгу - "Обреченные - Эльмира Нетесова"

Оська радовался, что жизнь наладилась, что в доме все есть, появились и сбережения на книжке, красивая, добротная одежда и обувь. Даже одеяла пуховые привезла Лидка из Октябрьского, заскочила в перерыв в магазин, увидела и купила без страха. Зимой понадобятся…

Оська привел дом в порядок. Двери, окна утеплил. Ставни поделал, навесил. Забор собирался поставить вокруг дома. Да со временем не получалось. Откладывал.

В тот день, когда Лидка вернулась с работы раньше обычного, сказала, что заложен последний чан рыбой и теперь усольцы все уловы будут оставлять себе на зиму.

Лешак порадовался. Значит, немного осталось времени. И скоро Лидка будет управляться по дому. Кончается нерест. Хоть отдохнет баба. И усевшись за ужин, улыбался, вот-вот на столе начнут появляться борщи и котлеты, пельмени и оладьи. Что греха таить, не только Оська любил вкусно поесть, а Лешак к тому же много лет давился казенной едой, которая не только в желудок не шла, колом в горле становилась.

Спать легли пораньше. И вдруг среди ночи стук в окно услышали. Потом в дверь. Громко, настойчиво, кто-то требовал открыть дверь.

Лешак, спросонья, ничего в окно не увидел. Открыл дверь и тут же в коридор вошли милиционеры.

Оську отстранили. К нему никто не обратился, ничего не объяснил. Потребовали, чтобы Лидия быстро встала и оделась. Баба дрожащими руками застегивала кофту. Не понимала, в чем дело? На вопрос ей ответили коротко:

— Узнаешь в отделении.

Лидка, спотыкаясь вышла из дома, едва успев оглянуться на растерявшегося Оську. Он спешно влез в брюки, накинул на голое тело куртку и прыгнул в лодку, направился следом за женой. Но к начальнику милиции его не пустили, сказав, что он занят и никого не принимает.

Лешак остался в коридоре. Он ждал часа два, пока из кабинета начальника вышел директор рыбокомбината с двумя незнакомыми людьми, следом за ними двое милиционеров вывели заплаканную Лидку и, не дав ей сказать ни слова, увели в камеру.

Оська ворвался к начальнику милиции нахально и спросил:

— За что мою бабу взяли?

— За вредительство. За порчу продукции, предназначенной на экспорт. Причем эта порча оказалась умышленной. Имеется вещественное доказательство, неопровержимая улика преднамеренности совершенного деяния! — сыпал человек слова на голову, как из прохудившегося мешка.

— Что случилось? Я не в курсе! Какая порча? Чего? И при чем тут Лидка? — начинал терять терпение Лешак.

— Ваша жена — бригадир рыбачек. Сдавала продукцию уже готовой. Засоленная кета должна была пойти на экспорт. Но вчера, когда последний чан был загружен, рыбу решили проверить товароведы. Все емкости. И оказалось, что в третьем чане вся

рыба протухла. И ее не только за рубеж продать, собакам выкинуть нельзя — отравятся. Из чана даже черви поползли!

— А пря чем моя баба? В рыбу мог попасть морской конек. Случайно. Либо чан не обработанным остался. Почему мою бабу взяли?

— Не чан и не конек. Меня вызвали. И в присутствии эксперта, сторожей, рабочие вытащили из чана буханку черного хлеба. Уже разложившуюся.

— Почему же до вчерашнего дня ни червей, ни запаха не было?

— Чан был наглухо, герметично закрыт.

— Хорошо, а почему вы думаете, что хлеб в чан положила моя жена?

— Да потому, что она бригадир. Чан при ней закрывался, — терял терпение начальник милиции.

— Скажите, а что этот чан опечатывался, иль пломбировался? И вы, и я, хочь в том не силен, знаем, что открыть любой чан при желании, иль по бухой, может всякий, кто попадет во двор комбината. Иль я брешу? На весь двор они держат даже не сторожа, а только вахтеров на проходной! Тем эти чаны и не видать, как собственный зад!

— Следствие разберется! — встал начальник.

— Я слыхал, что вы — фронтовик. А значит — меня поймете. Следствие уже с нами один раз разобралось! Дорого нам их разборки обходятся. Годами жизней изломанных! Искалечены судьбы! Нешто так и впредь будет? На что моей бабе хлеб в рыбу совать? Ведь всякий улов потом и кровью дается! Если бы нарочно вздумала вредить, зачем бы хлеб совала. Хватило бы и морского конька, его промеж собой рыбаки чертом кличут. Их в каждом замете полно. И никто не подкопался бы. Чистая случайность. Проглядели. Здесь же наглядно — хлеб! Дураку дошло бы, что причину порчи искать станут и найдут. Кто ж сам на себя пальцем укажет и шею поставит под петлю? Да и хлеб не на дне, сверху оказался. Долго не искали. А знать, вредитель торопился. Ни черта другого, кроме хлеба не знал, потому что ни моря, ни рыбаков не знает и о морском черте не слышал никогда. Ну, если б бабы наши сошли с ума и вздумали такое утворить, вы этот хлеб нашли бы на самом дне чана. Но в том-то дело, что они это не утворили! Не там вы ищете, если впрямь виновного сыскать хотите! — горячился Оська.

Начальник милиции внимательно смотрел на человека, сидевшего перед ним. На лице его еще стояла серая, голодная печать Колымы.

— В ваших словах есть логика. И все-же продукция испорчена умышленно. Это тоже факт. На территории комбината таких емкостей много. А порча — в вашей. Специально? Не верится! Посторонний не мог знать, где ваши чаны. А спрашивать, как вы говорите, на себя пальцем указать. И сесть в тюрьму.

— Зачем же узнавать? Почему посторонний? Это мог быть работник рыбокомбината! Любой! Все они видели, а потому знают наши чаны!

— А зачем им это делать? Какой резон? — удивился начальник милиции.

И тогда Оська рассказал ему о драке с Волковым в Усолье.

— Не вижу связи. Он уступил вам, вы ему простили. При чем же нынешнее?

— Да при том, что моя жена бригадир. Посадят ее, тем самым накажут меня. Не только одиночеством. А и тень на мне останется. Недоверие, подозрение. После ее ареста Волков не преминет объявиться у нас, сорвать свой кайф, поглумиться надо мной.

Начальник милиции слушал Оську, думал о своем. Немного помолчав, сказал:

— Я принял к сведению сказанное вами. Но следствие начато. Я сообщу ему ваши доводы. Но до выяснения обстоятельств ваша жена будет находиться в следственном изоляторе.

— Хотя бы под подписку! На поруки!

— Не могу! — встал человек, давая понять, что разговор закончен.

Оська вернулся в Усолье и найдя Шамана, рассказал ему все о случившемся. Тот хмурился. Молча качал головой. Знал, утешать бесполезно, тем более, когда ничем не можешь помочь.

— Следователь должен допрашивать не только Лидку, а всех баб, кто с нею на рыбокомбинате был. Так что Усолья он не минует. Но… Это ни о чем не говорит. Попробуй, вбей им в головы, что мы это не делали, если следователь уже настроенным окажется? Бесполезно все. Такая наша доля, — понурил голову Шаман.

Прошла неделя. Три раза ездил Лешак в Октябрьский, чтоб разузнать о жене. В милиции все словно воды в рот набрали. Лишь плечами пожимают, мол, не знаем ничего. А начальника нет на месте. Где он, когда будет, никто ничего не знал.