Читать книгу - "Жесткая посадка - Михаил Кречмар"

Грузовой самолёт «Ан-26», на котором мы прилетели из Иркутска, приземлился в аэропорту Умикана. На этот борт нас перебросил Олег Хиус, который чисто-конкретно возил военные грузы по всей Восточной Сибири. На самом деле он, по поручению генерала Z, менял запасные части к грузовикам, резину для колёс, списанные армейские костюмы и всякую заваль со складов, копившуюся там десятилетиями, на рыбу, икру, мясо и меховщину. Степень независимости таких «коробейников на крыльях» было трудно переоценить. Если Хиуса власти хватали на какой-нибудь афере где-то в Чокурдахе или Зырянке, то немедленно из-под земли возникал военный прокурор, который требовал, чтобы военного лётчика судили справедливым военным судом. Проштрафившийся Хиус летел в штабную часть, где, реально, за то, что попался, получал дружеского щелбана от генерала, отсыпался с неделю, а затем снова летел куда-то через всю страну с тракторными и вездеходными частями.

«Двадцать шестой» сел в Умикане в расчёте на икру, которую вот-вот должны были начать заготавливать сотнями тонн тысячи браконьеров на побережье. Икра уже была, но конкретно на борт её никак не набиралось, и Хиусов порученец Сашка Лымарь сидел на краю грузового люка и сложноподчинённо ругался, пытаясь матом наставить себя самого на путь истинный. К самолёту подошёл мрачный начальник аэропорта. Порт был на самоокупаемости, и по всем новым российским законам наш борт должен был заплатить здесь за взлёт и посадку.

Временные трудности простимулировали творческую фантазию майора российских ВВС, и Лымарь при виде официального лица скорчил такую угрожающую рожу, что начальник аэродрома попятился сразу на пятьдесят метров, ни разу не споткнувшись.

– Паразиты, – заорал Лымарь голосом, приличествовавшим даже, наверное, не генералу, а маршалу рода войск.

– Паразиты, – повторил он, теперь уже страдальчески, по-обезьяньи спрыгивая из люка на грунт.

– Тли гражданские! Кровососы, чубайсы проклятые! Уже с защитников Родины деньги берут – за то, что мы её приказы выполняем, не щадя жизни! А знаешь, что у меня в фюзеляже лежит? Знаешь, аэродромная курва? – Руки Лымаря потянулись к кобуре, в которой у него лежали завёрнутые в фольгу бутерброды. Пистолета Сашка с собой не брал с того раза, как потерял когда-то окаянный предмет во время грандиозной попойки с рыбнадзорами на западном побережье Камчатки. – В самолёте у меня, гнида, лежат армейские пайки для твоих детей, которые тянут лямку на удалённых точках, обеспечивают вам связь, чтобы позвонить вам всякая гнида могла с любого конца света. – Лымарь на полусогнутых ногах двинулся к побелевшему аэродромщику, который разве только не бился в пляске святого Витта. В самолёте у Лымаря лежала водка для обмена на икру у орочей, ламутов и камчадалов, и начальник аэропорта прекрасно это знал. Но истерика Лымаря была настолько взаправдашней, его скорбь по упавшим нравам настолько неописуема, и сам он был так великолепно и трагично грозен, что Семён Семёныч Конюхов, сам, в прошлом, бортмеханик на «Ан-12», смахнул с седой бороды скупую мужскую слезу, да так вполоборота и посеменил в барак, в котором располагалась контора Умиканского аэропорта.

Только теперь мы вылезли из самолёта.

– Ну всё. Тикайте, хлопцы. I’l be back, – мрачно пошутил Лымарь. И побрёл к своему летающему грузовику, судорожно соображая, где же ему взять эту проклятую икру.

– Ну что, Серж, – сказал Ух не менее мрачно. – Дно жизни ты видал? Вот там, в чебуречной? Не видал ты ещё дна жизни. Сейчас я тебе его покажу. Это – береговое братство.

Мы шли на запах моря по кривой пыльной улице Умикана, застроенной одноэтажными, неряшливо побелёнными бараками. Море пахнет везде по-разному, но тем не менее везде – одинаково. Просто его запах может быть сильнее или слабее. Это было Охотское море, и пахло оно очень сильно.