Читать книгу - "Коллега - Александр Шувалов"

Маруська тут решила,

Что жисть стала хужей,

И в грудь себе вонзила

Шестнадцать столовых ножей…

Люблю, признаться, что-нибудь под настроение спеть, вживую, без всякой там фонограммы. Кое-кому, кстати, нравится, например, самому мне. Другим — как-то не очень. Слуха, говорят, у меня нет. И голоса. Можно подумать, у всех остальных есть. А ведь мелькают в ящике и даже считаются звездами.

Хозяин квартиры уныло восседал на табурете в собственной кухне с полотенцем у рта и что-то жалостно бубнил сквозь это самое полотенце. О Женевской конвенции и гуманном отношении к военнопленным. Иннокентию Семеновичу страшно не нравились издаваемые мною волшебные звуки, думаю, если бы ему предложили на выбор прослушать еще пару шлягеров в моем исполнении или подвергнуться пыткам, бодрый старик наверняка выбрал бы последнее.

— Больно? — подошел поближе и погладил ласково заросший седым волосом затылок.

— Ебдктк — очевидно, это означало «тебе бы так».

— А нечего конечностями размахивать, тоже мне, Брюсов Ли из Свиблова. Серега!

— Что? — раздалось из глубины квартиры.

— Иди кофе пить.

— А орать не будешь?

— Я тихонько.

Маруську окружают

Шестнадцать штук врачей

И каждый врач вынает

Свой ножик из пышных грудей…

Семеныч затряс головой и принялся стонать.

— Ты, кажется, обещал потише, — Серега появился на кухне, пристроился у окошка и принялся пить кофе из большой синей кружки.

— Ну, извини, — забросил в красную в белый горошек чашку пару ложек порошка, залил кипятком, добавил сахару. Сделал пару глотков и аж замычал от наслаждения. Достал сигареты и зажигалку. Куратор что-то возмущенно забубнил: — А тебя, сволочь старая, вообще не спрашивают, — с удовольствием закурил. Сергей — тоже. Из принципа.

— Я так понимаю, — выпустил струю дыма в сторону пострадавшего, тот брезгливо отвернулся. — Товарищ решил поизображать умирающего лебедя. Плоскогубцы, что ли, поискать? — повернулся к хозяину квартиры: — Не подскажите, уважаемый, где у вас тут инструменты?

— Не стоит, — я допил кофе и решительно отставил чашку в сторону. — Закрой лучше уши.

— Может, не надо?

— Надо, брат.

Маруську в крематорий

И в печь ее сують.

В тоске и страшном горе

Миленок ее тут как тут.

Я сам ей жисть испортил

Подлюга я и хам.

Насыпьте пеплу в портфель

На память четыреста грамм.

— Хватит, Ильин, — несколько с натугой проговорил Семеныч. — Довольно, — отбросил в сторону полотенце, встал на ноги и по мере возможностей, изобразил праведный гнев.

— Ты еще, гнида старая, скажи, что не понимаешь причины столь наглого вторжения, — молвил я и опять полез за табачком. — И лучше сядь, а то я что-то немного нервный сегодня, — тот послушно опустился на табурет.

— А неплохо ты его приложил, — отметил Сергей. Посмотреть, действительно было на что. Губы у куратора распухли и стали прямо как у той светской львицы, и по совместительству писательницы, под правым глазом набух хороший синяк: это я ему, уже падающему, добавил с левой. — Зверь, вы, сударь.

— А что прикажешь делать, когда хулиганы зрения лишают? — скорбно спросил я и стряхнул пепел в чайное блюдце. — Ладно, друг любезный, пошутили и хватит. Давай-ка общаться.

— Что тебе надо? — зыркнул исподлобья. Если бы такие взгляды могли жечь, прямо сейчас на кухне вспыхнул пожар.