Читать книгу - "Подрывник - Юрий Корчевский"

За зиму Саша вошёл в физическую форму — хоть в кроссах участвуй. И за это время он не только свой район изучил, но и на территорию соседних районов забирался — надо же знать места будущих военных действий!

Незаметно пролетело время, наступила весна 1942 года. На фронтах шли тяжёлые бои, наши войска отбросили от Москвы вражеские полчища. Немцы перестали говорить о том, что со дня на день возьмут русскую столицу. Но враг был ещё очень силён и продолжал продвигаться на восток, в донские степи, стремясь выйти к Волге и на юг, к Кавказу. Для немцев это было очень важно. Юг — это нефть, бензин с бакинских нефтяных месторождений в то время покрывал более половины потребностей Красной Армии в моторном топливе. И большая часть бензинов и масел шла по Волге, в нефтеналивных танкерах. Немцы это прекрасно понимали, и вся кампания 1942 года была направлена на юг и восток. Лишить Красную Армию топлива, значит — одержать над ней победу.

Для нашей же страны 1941–1942 годы были самыми тяжёлыми. В глубь страны эвакуировались сотни заводов. На новом месте устанавливались станки в любых приспособленных помещениях, а то и в голом поле, и начинали работать.

Особенно тяжело приходилось танковой промышленности. Танки КВ выпускались в Ленинграде, окружённом немцами. Новый средний танк Т-34 до войны освоили и начали выпускать только в Харькове, и едва успели эвакуировать оборудование и рабочих в Омск и Челябинск. В Горьком выпускали лёгкий танк Т-40, имевший слабое бронирование и маломощный двигатель от грузовика. Сталинградский тракторный выпускал гусеничные артиллерийские тягачи и срочно перестраивался на выпуск танков Т-34. Никто тогда не знал, что, едва наладив производство, его тоже придётся сворачивать и переводить за Урал. Ещё хуже обстояла ситуация с танковыми двигателями. Дизели прекратили выпускать, и пришлось ставить на Т-34 авиационные бензиновые двигатели, довольно пожароопасные. Новые танки Сталин распределял по фронтам лично — поштучно. Для страны наступили самые тяжкие времена.

В марте снег везде потемнел, просел, стал ноздреватым и тяжёлым. На лыжах ходить стало затруднительно. Днём снег под солнцем подтаивал, а ночью подмерзал. Образовывался наст — тонкая ледяная корка. Идти по ней было тяжело: наст не выдерживал человека, с хрустом ломался, и лыжи проваливались.

Потому Саша на время прекратил свои выходы. Он занимался хозяйством. Дом у Олеси был справный, как и сарай, и коровник, благодаря хозяйственным рукам её отца. Но отец давно был в армии, весточек от него не было, а хозяйство требовало мужских рук. Доску ли на фронтоне заменить, крыльцо ли поправить, дров натаскать из леса — поколоть на поленья, воды из колодца натаскать…

Время за работой шло быстро. Казалось — только позавтракал, а уже смеркается. Понятно, дни короткие, но за работой часы просто летели.

Понемногу снег начал таять, появились проплешины. Земля стала влажной, тут и там появились озерца подтаявшей воды. По дороге нельзя было пройти вовсе — можно было увязнуть. И в лесу делать нечего — грязь несусветная.

Хорошо, что Саша заранее натаскал во двор чурбанов и теперь за калитку не выходил, колол их на поленья и складывал в поленницу — всё какое-то занятие для рук и тела.

Олеся, видя хозяйственную активность Саши, нарадоваться на него не могла.

— Ты прямо как мой отец. Тот на месте не сидел, — как-то сказала она ему. — Я думала, городские ленивые. Что после работы в квартире делать? Лежи на диване и читай газету. Не жизнь, а рай.

— Это издалека так кажется, — парировал Саша. — Сама попробуешь — узнаешь.

— А расскажи — как там, в городе? — однажды подсела к нему Олеся. — Я дальше Пинска не была. Да и Пинск-то невелик, почти все дома деревянные, в два этажа.

И Саша начал рассказывать о метро. Незаметно увлёкся, описал на память самые интересные станции. Потом рассказал про ВДНХ — какой он помнил её по детству. Это уж потом, в лихие 90-е, выставка коммерционализировалась. А ещё он помнил павильон «Космос» с ракетой перед ним, самолёт на площади, фонтаны. Он описывал широкие улицы, трамваи и троллейбусы.

Олеся слушала как заворожённая, приоткрыв рот.

— Как я завидую москвичам! — воскликнула она. — Живут там и не замечают такой красоты вокруг, привыкли!

— В общем-то, да.

— А в чём ходят женщины? — внезапно поинтересовалась девушка.

Вопрос поставил Сашу в тупик. В чём ходили, какая была мода до войны, он не знал. А рассказывать про современную моду — глупо. Сейчас женщины больше ходят в брюках, в топиках с голым пупком, а в пупке колечко — пирсинг. Не про пирсинг же или про татуировки ей рассказывать?

Тату у девушек Саша не любил. На Западе это увлечение от рокеров пошло, а у нас как-то о зеках напоминало.

— Ты чего замолчал? — поинтересовалась Олеся.

— Ты знаешь, Олеся, припомнить не могу. Плащи, платья, блузки и юбки.

— Понятно, что не голые! А фасоны?

— Олеся, уволь, не по моей это части.

— А девушки у тебя до войны были?

— Была одна — расстались.

— Ты её бросил?

— Сама ушла, нашла лучше.

— Вот дура!

— Нашла богаче.

— Не может быть — чтобы из-за денег?

— Очень даже может. Вон — из-за денег люди Родину предают, друзей, отца с матерью. Разве не так?

— Слышала. Саш, я никогда тебя не предам — ни за какие деньги! Веришь?

— Верю, — Саша обнял Олесю.

Так они и уснули. Девушка ли его растревожила, или память сама как-то пробудилась, только всю ночь снились ему сны о Москве, о метро, о друзьях.

Проснулся он с хорошим настроением. Но как увидел избу, в которой спал, сразу вспомнил, какой сейчас год, и хорошее настроение мигом улетучилось. Не то чтобы Саша трудностей боялся — нет, просто он был человеком своего времени. Привык к мобильному телефону, компьютеру, телевизору, тёплой воде из-под крана. И к мирной жизни. Отработал смену — можешь с девушками гулять, пиво пить с друзьями, обсуждая постоянные провалы российской сборной по футболу.

А в этом времени? В любую минуту могут заявиться полицаи или немцы, и придётся или стрелять, или убегать — документов-то у него нет. Да и сам он — как будто бы есть, и в то же время его как будто и нет. И любой гадёныш — вроде предателя полицейского — может его убить. Как-то несправедливо это, не по правилам.

Через три недели земля подсохла. По дороге идти было ещё рано, а по лесу — вполне можно. Там дёрн, высохшая прошлогодняя трава да опавшая хвоя землю укрывали. Передвигаться вполне можно.

И Саша начал планировать первый выход. Перво-наперво на железнодорожную станцию наведаться надо. Во время распутицы немцам по дорогам передвигаться не с руки. А на железной дороге жизнь никогда не замирает. Поезда идут днём и ночью, в жару и в холод, в сушь и распутицу. Вот и надо им кровь пустить. Железная дорога — это как сосуды кровяные у человека.