Читать книгу - "Багровая земля - Борис Сопельняк"

Русский император извинения принял, с наследником персидского престола обошелся милостиво, а алмаз велел хранить в подвальном сейфе Зимнего дворца. Теперь он – в Оружейной палате Московского Кремля. Я его видел, но подержать в руках не довелось.

Надо сказать, что волшебная сила «Шаха» возымела свое действие. Обласкав наследника персидского престола, Николай Первый сказал: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие». После этого никаких проблем во взаимоотношениях между Россией и Персией, то есть Ираном, больше не было… Ты что-нибудь понял? – спросил я у Абдула, закончив экскурс в историю российско-персидских отношений.

– Понял, – кивнул он. – Я понял главное: Надим хотел сказать, что если мы разгромим русское посольство, то откупиться будет нечем. У нас не то, что алмазов, у нас вообще ничего нет. Мы же нищие! Мы кормимся объедками с барского стола. Мы живем тем, что подкинут из Тегерана, Пекина или вообще из-за океана. Молодец, Надим, вовремя нас остановил. Жаль его, погиб при переходе границы.

– Давай вернемся в твою иранскую юность, – предложил я. – Что было после того, как ваша группа прошла проверку на «политическую зрелость»?

– Что было? – оживился Абдул. – Нас очень хвалили! Меня – особенно, наверное, потому, что мои камни летели дальше других и попадали точно в окна. А что еще нужно шестнадцатилетнему?! Стрелять я уже умел и рвался в бой. Но инструкторы отобрали сорок пять самых способных и переправили их в Пакистан. Был в их числе и я. Там мы изучали американское и зачем-то советское оружие. Гораздо позже я понял, зачем мы стреляли из «калашникова», зачем учились ругаться и командовать по-русски.

Кажется, я тоже начал кое о чем догадываться, но не перебивал словоохотливого Кабира.

– По окончании обучения была сформирована группа из трехсот шестидесяти человек. Одну половину переодели в русскую форму, а другую – в афганскую. В районе кишлака Исталеф мы перешли границу и начали боевые действия. Наш командир Гафар на русском языке приказывал взрывать школы, сжигать мечети – иногда вместе с молящимися, убивать мулл и учителей. Мы бодро отвечали «Есть!» и выполняли приказ.

С нами были теле– и кинооператоры из каких-то западных стран, – бодро продолжал Кабир. – Они во всех деталях снимали зверства «русских» и «афганских» солдат. А мы отчаянно веселились, радуясь, что весь мир получит неопровержимые доказательства этих жестокостей. Жителей некоторых кишлаков оставляли в живых, чтобы они тоже разнесли весть о том, что видели своими глазами.

– Так, с этим ясно, – остановил я его. – Но не всегда же вы были «артистами»?

– Конечно, нет. Закончив съемки, мы сбросили ненавистную русскую форму и стали громить посты и кишлаки уже от своего имени.

– Серьезные бои были?

– Были. Одно время нам здорово везло: разгромили несколько автоколонн, взорвали сто школ, взяли шестьдесят пленных.

– После допроса их отпустили домой?

– Да вы что?! Кто же отпускает пленных?! За них же, как и за убитых, деньги платят. И немалые! А нам без разницы, за убитых получать или за живых. Но так как пленных девать некуда – мы же всегда в движении, то их расстреливали. Всегда расстреливали! – подчеркнул он. – Впрочем, иногда для проформы предлагали перейти на нашу сторону. Но кому они нужны?! Им же нельзя доверять. Они поголовно либо коммунисты, либо предатели ислама. Поэтому их, без лишних слов, убивали.

– А шурави в плен попадали? – с трудом сдерживая гнев, спросил я.

– Нет, шурави не сдавались. Они либо стрелялись, либо подрывали себя гранатой.

– Как думаешь, почему?

– А что тут думать? Они хотели избежать мучительной смерти. В живых их все равно бы не оставили, но перед тем как убить, вырезали бы на груди звезды, выкололи глаза, вырвали ногти.

– Ты такое видел?

– Видел. Один раз, но видел, – опустил Кабир глаза. – У парня кончились патроны и он не смог застрелиться. То, что с ним сделали, – мотнул он головой, как бы стряхивая с себя жуткое воспоминание, – мерещится до сих пор.

– Ну-ну, продолжай! – потребовал я.

– Его разрезали на части. Как барана. Потом упаковали в коробку и подбросили на русский пост. Само собой, с запиской, что так, мол, будет с каждым, поэтому, пока не поздно, убирайтесь домой.

– И что, весь пост мгновенно опустел?

– Ну, да! Этой коробкой мы их только разозлили. За дувалами ведь были десантники, а они воевать умели. Кончилось тем, что они сделали вылазку и погнали нас по ущелью. На выходе из ущелья нас ждала засада. Перебили почти всех, а я чудом уцелел и оказался в Пули-Чархи.

– Ты об амнистии что-нибудь слышал? – с трудом перешел я на другую тему. – О том, что тем, кто добровольно сложит оружие, ничего не будет – ни тюрьмы, ни трибунала?

– Слышал, – кивнул Кабир. – И я слышал, и другие. Больше того, я знал людей, которые переходили на сторону законной власти.

– Их пример не заражал?

– Не заражал. Потому что за это мы мстили и полностью вырезали их семьи, всех – отцов, матерей, братьев, сестер, жен и детей.

– Их-то зачем? Они-то в чем провинились?

– Так делали во все времена, – начал мне втолковывать Кабир. – Есть такое правило: род предателя должен исчезнуть с Земли.

– Ты хоть понимаешь, что натворил?! – не сдержался я и что есть силы треснул по столу. – Понимаешь, что тебя, сукиного сына, мало – убить?! Тебя следует четверто…

«Стоп!» – остановил я сам себя.

– Последнюю фразу переводить не нужно, – обернулся я к переводчику.

– Понимаю, – опустил голову Кабир. – Я все понимаю. У меня было время подумать. Я не дурак. Конечно, я весь в крови, конечно, родственники убитых станут мне мстить, и в этом они правы. Но мне всего двадцать четыре года. Восемь лет я бегал с автоматом и не знал, что происходит в стране. Я очень рассчитываю на двадцатку. Отсюда выйду в сорок четыре, еще не стариком, – слабо улыбнулся он. – Еще можно начать жизнь сначала…