Читать книгу - "Тотальная война - Олег Маркеев"

Ни один реформатор не посмел посягнуть на святая святых комитетской жизни — на «пятиминутки». Время на Лубянке течет, как смола, поэтому «пятиминутка» меньше часа не бывает.

Едва переступив порог родного управления, Николаев с Парамоновым угодили, как мухи в сироп, на очередное «пятиминутное» заседание. Что обсуждали битый час, Николаев не понял. А если честно, и не собирался забивать себе голову очередной актуальной ерундой. Как и большинство собравшихся.

Тертые опера сосредоточенно переваривали обед, состроив глубокомысленные мины. Нервничала только молодежь да те, кто не успел перекусить. Чудеса закалки демонстрировал старейшина отдела Лукьянов. Свесив пегую голову, он умудрился заснуть, но при этом старательно выводил строчки в рабочей тетради. Со стороны — полная иллюзия, что Лукьянов конспектирует особо ценные мысли руководства.

Николаев незаметно обвел взглядом своих соратников. Два бывших армейских офицера сидели с такими мученическими лицами, будто только что получили приказ заткнуть собой амбразуру дота. Гладышев — чемпион Вышки по дзюдо — тискал в руках экспандер. Двое друзей-отличников с невинным выражением лиц резались в «морской бой». Парамонов пребывал в гипнотическом трансе: глаза уставились в одну точку, и даже проблеска мысли в них не наблюдалось.

«Пора менять команду», — пришел к неутешительному выводу Николаев.

Он давно уяснил немудрящее правило карьерного роста — начальника делают подчиненные. Великое искусство собрать команду. Нужно обработать каждого: кого лестью, кого соблазнить перспективой, кого облагодетельствовать высоким доверием, кого припугнуть. И всех надо проверить-перепроверить, и на каждого собрать компромат. Еще надо воодушевить команду и направить коллективные усилия к общей цели. Только тогда подчиненные дружно понесут шефа к очередной ступеньке карьеры. Не меньшее искусство требуется, чтобы забраться на эту ступеньку, стряхнув с ног прилипших соратников. Но так, чтобы, упаси господь, не испортить отношения. Они всегда пригодятся, если решил жизнь прожить под много повидавшими сводами Лубянки.

На трибуне произошла рокировка. Докладчик попятился, уступая место новому глашатаю высоких чекистских истин. К ужасу аудитории, к трибуне двинулся известный борец за моральный облик, начальник отдела кадров Духонин. Под мышкой он держал увесистую папку Ее объем и суровый взгляд Духонина говорил, что оперов ждет смерть лютая от полного умственного истощения. Надвигалась процедура доведения приказов и указаний, родившихся в не обремененных другими заботами головах руководства. Эту макулатуру Духонин с чувством и расстановкой и собирался напоследок утрамбовать в ватные мозги оперсостава.

«Господи, только не это!» — с отчаянием приговоренного к четвертованию подумал Николаев.

Начальник управления и его зам потянулись к дверям, одергивая на заду помятые брюки. В зале заскрипели кресла, опера принимали более удобные позы. На секунду все утратили бдительность. Это был шанс.

Николаев решительно, как солдат перед штыковой атакой, выставил челюсть.

Ткнул в бок Парамонова.

— За мной! — шепотом скомандовал он. Парамонов мигом вышел из сомнамбулического состояния и выскочил в проход следом за начальником. Николаев решительно направился прямо к трибуне.

— Денис Гаврилович, извините, оперативная необходимость, — скороговоркой выпалил он.

Расчет на неожиданность полностью оправдался. Духонин, как многие, достигшие известного возраста и положения, соображал с трудом. К тому же, он был весь поглощен раскладыванием бумажек в папке.

— Э-э, — протянул он, пяля мутные глаза на Николаева. — Оперативная необходимость? Как же, понимаю. Дело серьезное.

К оперативной работе хранитель личных дел имел касательное отношение. Но толк в ней, конечно же, знал. Его личный агентурный аппарат пронизывал все управление сверху донизу.

Николаев счел, что разрешение получено, и на средней скорости бросился к дверям, увлекая за собой Парамонова.

Выскочили в коридор и, переглянувшись, дружно рассмеялись.

— Фу, блин, — выдохнул Парамонов. — Помяни мое слово, когда-нибудь на «пятиминутке» копчик заклинит, и тело примет форму стула. Так и будем ходить!

Он враскорячку прошелся перед Николаевым, чем вызвал новый приступ смеха.

Перед тем как зайти в свой кабинет, Николаев для порядка толкнул соседнюю дверь. В «Шанхае», как прозвали опера свой кабинет, в одиночестве сидел Заварзин. Ему сегодня выпал счастливый жребий остаться «на вахте», пока оперсостав отдела во главе с начальником просиживал штаны на «пятиминутке».

Николаев мимоходом отметил, что Коля Заварзин, вопреки ожиданиям, не гадает кроссворды, а стучит на машинке, обложившись томами литерных дел. И что отрадно, вскочил, едва заметил на пороге начальника.

— Как дела, Николай? — для проформы поинтересовался Николаев.

Заварзин подхватил со стола тонкую папочку.

— Первое, Юрий Андреевич. По линии УГРО пришла информация: снова дернули «Успение». На этот раз из реставрационных мастерских Рублевского музея.

Стоявший за спиной Николаева Парамонов, не сдержавшись, гыгыгнул.

— Да пошли они! Надоело уже. Пора кражу этой доски переквалифицировать в злостное хулиганство, — предложил он.

Икона северного письма «Успение Богородицы» костью в горле оперов стояла не один год. Первый раз ее явление в оперативных сводках произошло еще в восьмидесятых. И, надо сказать, никакого благоговейного восторга у оперов не вызвала. Так, кража заурядная. Ну, почистили малолетние нехристи пару заброшенных храмов на Печоре, ну, погорели на продаже. Тоже мне — чудо господне! В те времена специализированные отделы в МУРе и на Лубянке под потолок были заполнены иконами. И на появление очередного «вещдока» никто не обратил внимания. Чудеса начались позже. Икону признали представляющей музейную ценность и передали по назначению — в запасники. Оттуда она стала с вызывающей подозрение периодичностью пропадать. Трижды ее изымали на воровских малинах, дважды конфисковывали на таможне, один раз отыскалась в собрании «черного» коллекционера, представшего перед Господом в результате пролома черепа.