Читать книгу - "Закон - тайга - Эльмира Нетесова"

Русоголовый водитель бензовоза Геннадий Филиппов в тот день вернулся в барак позднее обычного. На заправке долго прождал в последнем рейсе. А тут еще трактор помог заправить, лесовозы. Едва успел в столовую. Да и то на стылые остатки. Повар долго ругался, что припоздал шофер.

— Я едва лег, тут же как провалился. Обычно с мужиками поговорим. А тут устал, ни до чего было. Сморило. Утром, как и все, встал и глазам не поверил… Я и о беглеце тогда узнал, на него все думают. И я тоже. Ну, кто другой мог? У Кузьмы врагов не было, это точно. А тут целую кодлу засветили. И самого печника за это на свободу отпустили. Думал, наутро в дорогу, домой. В ту ночь уж лучше б я его в Поронайск отвез, — пожалел условник бывшего соседа.

Работяги, окружив Кравцова, засыпали его вопросами: ожидается ли к Новому году амнистия? Нашли ль Сову? Что ждет убийц Тихона и Николая? Правда ли, что Тестя вернут в Трудовое на три года?

Кравцов едва успевал отвечать.

— Знаете, Игорь Павлович, я по своей работе частенько бываю на лесопирсе, откуда лес из Трудового на суда грузят. Там всякий сброд работает. Особо в авралы к концу месяца. Может, там этот Сова приклеился? Там же документов не требуют. Рассчитываются на месте за каждый день. И даже лачуга есть, какая-никакая крыша над головой. И жратву старая бандерша готовит. До зимы прокантоваться вполне может Сова. А там примелькается — и на пароходе на материк. Как сезонник. Этот лесопирс недавно работает. Километрах в десяти от нас, — вспомнил Геннадий Филиппов.

— Да ну, станет он там ждать холодов, небось давно уже на материке.

— А ксивы где у него?

— Этот гад из-под земли достанет.

— Скорей бы его поймали. А то живем как на углях. И всякую ночь не спим по очереди, сами не знаем, откуда чего ждать с той поры, — говорил пожилой работяга, чья койка стояла у самой двери. ill

— Вы всегда там спали? — спросил его Кравцов.

— Погромче спросите. Он у нас глуховатый. Потому и спит у двери, что на шаги не вскакивает и не просыпается. Никто там спать не соглашался. Только он, — засмеялись работяги.

— Отчего на койку Кузьмы не перешел? — спросил Кравцов и добавил: — В вашем возрасте там теплее.

— Боже меня сохрани! — перекрестился тот и признался, что ему Кузьма целый месяц снился. — Все по проходу меж коек в исподнем ходил и будто искал кого, под койки заглядывал. Аж внутрях от холода кишки дрыком вставали. Пужался я…

— Всю постель зассал, козел, — подтвердили мужики дружно.

Кравцов насторожился. Но виду не подал. И спросил, поддерживая общий тон разговора:

— А может, вас попугали, мужики?

— Да нет. Я не из пугливых. На бойне работал. Бойцом. Но тут не скотина. Человек… Я Кузьму ни с кем не спутаю. В подручных у него был много раз. Все его повадки знаю насквозь.

Поговорив с работягами еще немного, Кравцов вернулся к Дегтяреву и спросил о лесопирсе.

— Да ну! Сто раз я там бывал. И мои ребята. Никого чужого там не было и нет. Одни шаромыги работают. Любой человек на виду. Спрятаться иль скрыться невозможно. А Сову я в рожу знаю. Уж если б увидел, догонять бы не стал. Пристрелил бы на месте, — ответил уверенно участковый.

— Мне он живым нужен. Так что, если тебе он попадется на пути, постарайся не спешить с выстрелом. Пусть злоба не опередит разум…

Поговорив об условниках, Кравцов сказал негромко, чтоб не услышали милиционеры:-

— Все же наведаюсь я на лесопирс. Гляну, а вдруг вопреки всему Сова там окажется. Ведь самый лучший способ спрятаться — быть на виду, под носом…

— Но мои ребята по многу раз там бывают, и я — каждый день. Нет там Совы. Точно говорю, — твердил Дегтярев. Но убедить Кравцова так и не сумел.

В потемках на бензовозе повез его к лесопирсу Геннадий Филиппов. В полукилометре притормозил. И Игорь Павлович спешно выскочил из кабины.

«Милиция не видела! Ну и что с того? Он у вас под носом, на чердаке жил, не один. И тоже не увидели. Хотя не день, не два у Дарьи над головой кантовались», — думал следователь, обходя неслышно пеньки и коряги, чутко вслушиваясь в тишину. Он никогда ей не доверял. Придерживался своего жизненного правила — чем тише, тем опаснее.

Вспомнилось Кравцову, как Дегтярев уговаривал его взять с собою на лесопирс двоих ребят.

— Они хорошую школу прошли. И задержать помогут, и защитят, если потребуется. Обузой не станут. Возьми, — настаивал участковый.

«Задержать они смогут! Да куда им! Ходить по тайге не умеют. Сапогами грохочут так, что звери за версту разбегаются. А уж Сова их раньше всех услышит. Грубо работают. К лесопирсу на милицейской машине подкатывают. Будто Сова — круглый идиот. Да он эту машину по звуку мотора узнает издалека, — думал Игорь Павлович, переступая кочки. — Защитить они меня смогут. От кого? Да и какая теперь защита нужна? Пожил уже. Когда стоило защитить на Колыме, так свои же больше всех горя принесли», — вспомнилось Кравцову.

Особо первый год в зоне был самым трудным. В пятидесятиградусный мороз, голодного и оборванного, выгоняли его вместе с сотнями таких, как сам, из барака и гнали через пургу и снег строить трассу.

Простые люди верили, что невиновен прокурор. Делились хлебом, теплом, кипятком и куревом.

Их усталые плечи поддерживали его надежно. Не давали упасть. Его согревали понимание и сочувствие их. Даже фартовые доверяли ему. Не верила лишь администрация. И мерзлый кусок хлеба, что отдал ему, потерявшему силы, парикмахер из Тулы, выбил у него из рук ударом ноги офицер, начальник отряда. Он втоптал в снег замерзшую пайку. Каблуком сапога. На глазах у всех…

Нет, не почерневшие от удара пальцы, сердце заболело. Не сытость отнял — веру в законность. Научил ненавидеть…

А охрана? Ее нрав и суть узнал Кравцов на собственной шкуре.

Умирающим не верила, заставляла вставать и работать под угрозой расстрела на месте. А если падал человек в снег лицом, теряя последнее дыхание, автоматная очередь не медлила. И врезалась уже в мертвых. Так надежнее и спокойнее…

Не все зэки удивлялись жестокости, потому что и среди них иногда оказывались бывшие охранники. Правда, с ними никто не делился хлебом.

В Сеймчане Кравцов не раз терял надежду на то, что выживет.

Четыре зимы — как сорок лет. Там потерял зубы. Нет, не выбили — цинга отняла. Она на Колыме свирепствовала во всех зонах. Она косила молодых и старых без разбора. Она была злее охраны, мороза, голода. И его дни были бы сочтены, не подоспей вовремя реабилитация. Он тогда уже умирая в отдельном бараке, где цинготные доживали последние дни.

Десны вспухли так, что даже прикосновение языка приносило нестерпимую боль. Зубы без усилий вытаскивали руками. Без крови. О еде даже думать страшно было. Рот не закрыть. Не уснуть от боли. Она была постоянной, от нее раскалывалась голова.