Читать книгу - "Век испытаний - Сергей Богачев"

— Ты слышишь меня или нет? — Степан ещё раз толкнул племянника, задумавшегося о подробностях своего мировосприятия. — Я говорю, смотри, запоминай, это Генрих Шпилевский.

— Ага, я понял. Кто такой? — Пашка был уже весь во внимании.

— Председатель ячейки нашей, с паровозостроительного, — голос дядьки Степана стал проникновенно уважительным.

— А что он тут делает?

— Как что? Идею будет продвигать! Нет разницы, какой завод — пролетарии, они везде одинаковые. — Пашка кивнул в знак согласия, но Генрих Шпилевский был именно тем типажом — в пенсне и кителе, который был им так нелюбим. «Посмотрим, какой такой Генрих», — про себя подумал Павел Черепанов и продолжил присматриваться к собравшимся. Зал был уже полон и рассмотреть всех не представлялось возможным.

Внезапно те ряды, которые располагались ближе ко входу, зашумели, и люди начали вставать. Те, кто не понял, что происходит, тоже вскочили, другие даже были вынуждены приподняться над толпой — кто на носочках, а кто из любопытства и на стул залез. Зазвучали одобрительные аплодисменты, которые становились всё громче и стройнее.

Между рядами уверенным шагом направлялся к красному столу человек в сером кителе и хромовых сапогах. Среднего роста, коренастый, с волевыми чертами лица и цепким взглядом. Он шёл по прямой, никак не обращая внимания на дружные приветствия единомышленников. Со стороны могло даже показаться, что такое сосредоточенное внимание ему неприятно, но об этом можно было судить только по его полной невозмутимости.

— Смотри, смотри, это Артём! — Степан Черепанов встал и вместе с товарищами провожал аплодисментами неведомого для Пашки человека. — Силён мужик, чего уж там, — Степан продолжал хлопать и с племянником говорил вполоборота. — Из Австралии к нам приехал, представляешь? Из Австралии!

— Так он австриец? — Пашка искренне удивился тому, как пылко все приветствуют этого иностранца. Это что ж такое надо было сделать, чтобы так встречали?

— Не австриец, он наш! Говорю тебе — Австралия, не Австрия, Австралия. — Дядьке нужно было говорить немного громче. — Это чёрт знает где! А он и там побывал! Говорят, бучу поднял, пролетариев местных сплотил вокруг себя, стачки организовывал, — аплодисменты продолжались, — газету издавал, а потом его вынудили уехать. С тамошней каторги не сбежишь!

Артём поднялся на помост, в президиум, и, слегка поклонившись, жестом попросил публику присесть.

— Вот мы тут с вами собрались обсудить текущую ситуацию, товарищи! Решения разные принимать собрались, документы писать. И ошиблись. Ситуация не здесь, а там! — резко повернув руку назад, он показал в сторону заводских цехов.

Зал и так притих, когда Артём начал говорить, а после этих его слов все напряглись в недоумении.

— Да, да! Не там мы собрались. Жизнь, она сейчас — в цехах. А мы тут. Так недолго и самое главное упустить — людей.

Генрих привстал и попытался нашептать что-то на ухо Артёму, но тот, резко махнув рукой, продолжил:

— Да к чёрту эту повестку! Успеем ещё бюрократией позаниматься! Сейчас я, товарищи, направляюсь в сборочный цех. Рабочие завода хотят получить ответы на некоторые вопросы. Считаю своим долгом быть там и приглашаю всех желающих не стесняться, одеться и проследовать со мной.

Зал зароптал и зашевелился. Одна из тех двух женщин, которые постоянно курили, подскочила с места и стала картинно опять аплодировать и делала это настолько энергично, что была вынуждена даже поправить платок, по последней пролетарской моде — красный. Если бы не соседи, подхватившие её под локоть, она, возможно, и упала бы.

— Прошу не ждать, мы теряем время! — Артём имел голос громкий и чеканный настолько, что рупоров ему не требовалось.

Генрих Шпилевский принялся спешно собирать со стола документы, аккуратно разложенные в соответствии с повесткой дня. Уже было не до порядка — Артём таким же уверенным шагом направлялся к выходу, но вынужден был остановиться, поскольку делегаты уже стали выходить из зала и образовалась пробка.

— Пойдём-ка! — Дядька Степан с силой схватил за руку племяша и резко дёрнул за собой. Пашка как на крючке пробрался сквозь толпу вслед за Степаном — желающих поговорить с бесстрашным «бузотёром», как его иногда называли харьковцы, было достаточное количество.

— Фёдор Андреич! — это сочетание мгновенно обратило на себя внимание Артёма. Так мог окликнуть только человек, давно знавший его. Фёдор Андреевич Сергеев однажды назвался среди единомышленников как товарищ Артём. С тех пор краткое и звучное партийное имя приклеилось к нему на всю оставшуюся жизнь. Конечно, полиция и охранка знали, кто скрывается под этим псевдонимом, личность эта не была тайной уже давным-давно.

Первый раз Сергеев был арестован в неполные девятнадцать лет. Второй и третий раз — в двадцать один. С каждым разом Фёдор набирался опыта и матерел. Его решительность и бесстрашие приобрели некоторую славу не только в кругу его единомышленников, но и среди сотрудников охранного отделения. Четвёртый арест Фёдора Сергеева и приговор на пожизненную ссылку в Сибирь обнадёжили сыскарей охранки, но, как оказалось, — ненадолго. Товарищ Артём посчитал, что жизнь в Иркутской губернии скучна и совершенно не соответствует его предназначению. В силу понятных обстоятельств путь держать в столицы он не мог, но и климат местный для него тоже был невыносим. Семьёй он не обзавёлся, пожитков не имел, поэтому путешествие по Японии и Китаю могло показаться необременительным. Туда Артём и направился, за что, кроме местного пристава, лишились должностей ещё несколько чинов постарше: уж больно часто последнее время стали пропадать из иркутских деревень присланные судами поселенцы. В итоге всех странствий, после тяжёлой и черновой работы за гроши ему таки удалось собрать некоторую сумму денег, которой хватило на билет до Австралии. Однако это всё было потом, а сейчас Степан Черепанов окликнул товарища по имени. По имени, которое знали далеко не все присутствующие.

— Степан? Дружище, здравствуй! — Артём изменился в лице и стал дружелюбным товарищем, который встретил друга спустя много лет.

— Я приветствую тебя, Фёдор! — Степан обнялся с Сергеевым искренне и крепко.

— Сколько лет? — сказали они одновременно и рассмеялись тут же.

— Двенадцать, товарищ Артём, двенадцать…

Пашка со стороны наблюдал эту встречу и сделал для себя несколько открытий. Во-первых, он совершенно не знал своего дядьку. Нет, ну о его вольнодумских взглядах знали все не только в семье, но и на посёлке, но то, что он вот так запросто может обняться с Артёмом, говорило о многом. Во-вторых, они не виделись двенадцать лет. Это, что же, дядька Степан в революциях уже давненько? И не арестовали его ни разу, молодец дядька!

Двенадцать лет назад, когда им было немногим больше двадцати и страну только начинало по-настоящему штормить, Фёдор Сергеев и Степан Черепанов искренне считали, что терпеть уже больше невозможно, и если восстание не произойдёт сейчас, то оно не состоится больше никогда.