Читать книгу - "Капитан Валар. Призовая охота - Сергей Самаров"

Камера мобильного телефона не зафиксировала момент, когда «Порше Панамера» остановилась перед моей машиной, и было неясно, имело ли место хоть какое-то столкновение транспортных средств. Но на фотографиях, приехавших вместе с нами из деревни, я отчетливо рассмотрел в мониторе ноутбука дознавателя царапины на своем переднем бампере. Объяснить их происхождение я не мог. Сам я точно знал, что ни в кого и никогда на этой машине не въезжал, хотя не отношусь к автомашине как к драгоценности, считая ее только рабочим инструментом, пусть и любимым. Тем более не въезжал я в эту красавицу «Панамеру». Но царапины на бампере увидел и я. Единственное, на что можно было погрешить, – когда я ехал по забытой дороге к разрушенной ферме, пришлось придавить бампером несколько выросших прямо на дороге кустов и мелких деревьев. Царапины могли оставить они. Бампер «Тигуана» сделан из пластика, внешне достаточно жесткого, в действительности же достаточно податливого к царапинам.

После этого мне показали фотографию задней дверцы той самой «Панамеры», сделанную прямо на дороге, где и произошло столкновение с молодыми чеченцами. При увеличении изображения там тоже были видны царапины. Но я сразу определил, что расположены они на добрый десяток сантиметров ниже бампера моего «Тигуана». Впрочем, это козырь, который лучше было до поры до времени припрятать в рукаве. А то, чего доброго, меня еще вздумают отпустить. Хотя едва ли, поскольку подозреваемых в убийстве редко отпускают даже под большой залог. А меня подозревали именно в убийстве. И когда под конец допроса спросили, признаю ли я себя виновным в гибели молодого чеченца, я ответил просто:

– Я в Чечне воевал...

– В убийстве на МКАДе ты участвовал, в той самой драке, которую ты с любопытством, как я полагаю, смотрел в Интернете, – капитан-дознаватель был ехидным, как неудовлетворенная женщина.

Я засмеялся:

– Давайте не будем валять дурака. Мы все люди умные и опытные. Если сможете, докажите, что это был я. Не сможете – заплатите мне компенсацию за моральный ущерб. Я предупреждал, что так этого дела не оставлю.

– Докажем, – полковник Воронец встал. – Не сомневайся, капитан. И умение драться не поможет тебе отвертеться от приговора.

– Я не так дерусь. Я дерусь лучше на класс. Я убил бы их всех, и без сомнения. Без жалости убил бы, просто автоматически. Вы знаете, как меня на Северном Кавказе бандиты зовут?

– Как?

Я вообще-то человек скромный и к хвастовству не склонный. Но перед следаками можно и дурака повалять. Им совершенно ни к чему иметь обо мне правильное мнение.

– Саня Валар. В переводе это значит – Саня Смерть. Они за мою голову пятьдесят тысяч баксов назначили. А вы хотите их заработка лишить.

– Это тоже в протокол записывать? – поинтересовался капитан у полковника.

– Конечно. Это характеристика капитана Смертина, данная им самим. А такая характеристика всегда важна...

* * *

Пришли два конвоира, плечистые мальчики с перекачанными руками и животами. Таких – бей, не промахнешься. А если промахнешься ты, не промахнутся они, потому что один будет тебя держать, а второй бить. Но до этого дело пока не дошло. Меня обыскали и нашли одну из шести припасенных скрепок. Спросили, зачем она мне нужна. Я только плечами пожал.

– Наверное, хотел какие-то документы скрепить. Под руку другая попалась, той и воспользовался. Привычка есть – скрепки про запас иметь. Это страшное оружие?

Относительно оружия конвоиры ничего не сказали, но скрепку не вернули.

На мое удивление, у меня не отобрали поясной ремень, хотя я уже приготовился снять его. И это мне, признаюсь, не понравилось. Даже мы в спецназе ГРУ, отнюдь не знающие все тонкости задержания, закрывая куда-то пленника, обязательно забираем у него поясной ремень и шнурки, чтобы не допустить самоубийства. Шнурков у меня не было, поскольку увезли меня из дома в коротких резиновых сапогах, и, обчистив содержимое карманов, больше забирать ничего не стали.

– Будь готов, капитан, завтра в девять ноль-ноль – на допрос, – сказал полковник Воронец. – Я сам буду допрашивать. Тебя в одиночную камеру прописали. Подумать тебе никто не помешает. Хорошо подумай. И постарайся завтра меня не нервировать, как нервировал сегодня. В девять ноль-ноль...

Конвоиры при этих словах отчего-то переглянулись. Я так понял, что в девять ноль-ноль доставлять меня на допрос будут они же. Парни уже приняли слова полковника за приказ. Мы вышли за дверь кабинета. Коридор был полутемным, без окон, на электроэнергии в СИЗО, похоже, тщательно экономили.

– Идем, что ли? – Один из конвоиров словно бы совещался с другим.

Второй вздохнул.

– Идем...

Из административного крыла мы перешли в другое, где располагался собственно СИЗО. Дорогу до камеры я запоминал автоматически – сработала привычка военного разведчика «фотографировать» любое передвижение. Мне даже не надо было напрягаться, чтобы что-то специально откладывать в голове. Конвоиры вели меня в наручниках по гулким металлическим лестницам. Так мы поднялись на третий этаж, где я был достаточно грубо поставлен лицом к стене, а точнее, меня просто воткнули в стену лбом на короткое мгновение, пока открывали дверь. Она распахнулась, с меня сняли наручники.

– Сюда. Быстро...

Я сделал шаг в сторону, и сразу последовал толчок в спину. Дверь за спиной закрылась, в замке с железным скрипом повернулся ключ.

И я понял, что влип в нехорошую историю...

* * *

Я не мог ошибиться – полковник Воронец громко сказал, что меня поместят в одиночную камеру. И переглядывание конвоиров стало понятным. Это была камера на четверых, и три места уже были заняты. На нижней «шконке» рядом друг с другом сидели два кавказца; третий, весь из себя «расписной», килограммов на сто пятьдесят весом, причем шестьдесят процентов этого веса принадлежало животу, сидел напротив один, с удобством развалив свое расплывшееся тело. Обсуждая ситуацию, мы с генералом Лукьяновым, к сожалению, не предусмотрели такого варианта, что убрать меня постараются прямо здесь, в камере СИЗО. К этому, похоже, все и шло. Именно поэтому у меня не забрали брючный ремень – чтобы было на чем повесить.

Значит, работа в «автономке» уже началась.

– Где мое место? – спросил я скромно, заранее предвидя ответ.

«Катить» на меня, как я догадался, будут сразу, чтобы проверить готовность к сопротивлению. Хотя что ее проверять? Они и так должны понимать, что я не буду агнцем для заклания.

– В «параше»... – категорично сказал «расписной» именно то, что я ожидал услышать.

Началось. «Наезжают»...

– Спасибо, но я там не помещусь.

Я оглянулся на стоящую в углу парашу, поморщился, посмотрел на необжитую пока верхнюю «шконку», и не наклоняясь, чтобы не подставить себя под неожиданный удар, снял сапоги и легко запрыгнул на свободное место, используя сами шконки как гимнастические параллельные брусья. При этом старался не буравить взглядом своих сокамерников. Нежелание смотреть в глаза уже, как правило, показывает, что человек стушевался. Пусть думают так. Пусть будут в себе уверены.