Читать книгу - "Русский закал - Андрей Дышев"

Валери чертыхнулась и сказала:

– Вот так всегда! Что там еще хотят нам сообщить?

Не вставая с постели, она протянула руку к трубке, прижала ее к щеке и протяжно сказала:

– Аллеу! – И после паузы: – Алло, вас не слышно! Говорите же!

Мне показалось, что я подлетел до самого потолка.

– Не слышно?! – Я вырвал у нее трубку. – Говорите!

Сомнений никаких не было. Мы не слышали абонента. Надевая рубашку и туфли на ходу, я выскочил в коридор. Валери что-то кричала мне вдогон, но я не обращал на ее слова никакого внимания. Главное было – успеть.

У лифта я едва не сбил с ног какую-то женщину, и теперь, вдобавок ко всему, мне в спину неслись проклятия и ругательства. На лестнице я как школьник перепрыгивал через перила, сокращая свой путь, ступени неслись мне под ноги со страшной скоростью, перед глазами кружились пролеты и окна. Я бежал очень быстро, насколько это вообще было возможно, и все же мне показалось, что прошло очень много времени.

– Ну вот, конечно! – пробормотал я, вбегая на четвертый этаж и видя пустующий стол дежурной.

Коридор был перед моими глазами, и я перешел на шаг. Чем ближе я подходил к четыреста двадцать второму номеру, тем тише я старался идти. Перед самой дверью я остановился и приготовился бить в челюсть первого, кого здесь увижу. Главное – ввязаться в драку, мысленно повторил я слова великого полководца, а там посмотрим!

Я стукнул кулаком по двери. Неожиданно она распахнулась. Я вошел.

Комната была пуста. Я заглянул в душевую, на балкон, затем встал у телефона и прикоснулся к трубке. Она еще хранила тепло человека, который только что звонил нам. Кто это был? Картавый? Или странный и неуловимый адвокат Рамазанов?

Я вложил на место микрофонную мембрану и закрутил крышку. Фокус не удался, подумал я. Незнакомец наверняка догадался, что он просчитан, и звонить с этого аппарата больше не будет. Вероятнее всего, он не вернется больше в этот номер.

Рыбка уплыла. Я не мог простить себе этого, хотя и не понимал, что можно было придумать еще. Я поднимался наверх, как приговоренный идет на плаху. По моей физиономии Валери поняла все.

– Ты думаешь, что звонили оттуда, снизу?

– Я уверен в этом.

– Боже, что с твоим локтем?

– Наверное, шлифовал стену. Оставь, это не самое страшное в моей жизни.

Она, сев на кровать, подула на мой локоть, потом осторожно прикоснулась к царапине кусочком ваты и вдруг – лизнула ссадину, как собака зализывает свои раны.

– Бедненький… Потерпи немного.

– Мне не больно, Валери, – удивился я ее природному способу лечения.

Ее волосы, спиральными стружками падающие вниз, щекотали мне руку. Я прикоснулся к ее щеке, стружка заскользила между моих пальцев. Она подняла голову и взглянула на меня. Это был взгляд любящей женщины, и я не мог ошибиться, хотя так меня еще не любили никогда в жизни. Валери оставалась для меня загадкой, и что таилось в ее очаровательных темных глазах, я не знал, а подчас даже и не пытался предположить, как и не пытался прогнозировать будущее, наше с ней будущее.

Что ждет нас впереди? Мы станем друзьями, единомышленниками или вечными противниками, каковыми были изначально, еще до встречи? Я не знал, хотя интуиция подсказывала мне, что жизнь с Валери станет для меня непроходящей болью; сколько бы ни прошло лет, она останется для меня непокоренной вершиной, а я навсегда застряну на ее склонах, рискуя в любую минуту, сделав всего один неверный шаг, сорваться в бездну.

Любовь не всегда приносит счастье человеку, но всегда приводит его в группу риска, где каждый поступок, каждое решение, всякое слово, сказанное любимой, приобретает особый смысл и значимость, и отыскать верный путь, не ошибиться, не сделать рокового шага могут только те, кто каждое мгновение жизни сверяет по чувствам. Это единственный лоцман, способный безошибочно провести нас по океану любви.

Мы молчали. Мы могли бы рассказать друг другу очень многое, и не уверен, что не ужаснулись бы, узнав всю правду. И молчание оставалось тем чистым и тихим берегом, на котором мы пока могли встречаться и оставаться там наедине со своими чувствами.

Время тянулось медленно, и чем меньше оставалось до четырех часов, тем тревожнее было у меня на душе. Я становился мнительным человеком, чего раньше никогда не замечал за собой. Но никогда раньше, если не принимать во внимание годы войны, моя жизнь не была так наполнена драматизмом. Всего несколько месяцев назад мне казалось, что я, миновав опасные рифы, штормы и муссонные ливни, вошел в тихую гавань и моя жизнь отныне будет проходить на чистом и штилевом море. Летом я зарабатывал на отдыхающих, а зимой занимался строительными работами. На жизнь хватало, хотя порой мне становилось так тоскливо, что я начинал завидовать потерявшим рассудок алкашам. О войне я вспоминал как о лучших годах своей жизни. Там мы ходили по острию бритвы, и жизнь оттого казалась яркой, насыщенной, как деликатесное блюдо, преподнесенное взамен пресной, на водичке, кашке. Мы уважали себя, потому что ощущали свою силу и причастность к истории ежеминутно. Это был наркотик, и многие из нас привыкли к нему настолько, что так и не сумели отказаться от вечной жажды риска. Движение – все, конечная цель – ничто, безумству храбрых поем мы славу… Сколько придумано оправданий! И теперь многие из моих сослуживцев сидят в тюрьмах, кто-то, выйдя из Афгана без единой царапины, погиб на разборках, в драках, кто-то утоляет ностальгию по боевым подвигам в Боснии, Абхазии… Я не разделил их участи только усилием воли, но неудовлетворенность до сих пор сидит где-то под сердцем, дрожит в мышцах, неудержимо тянет туда, где опасно, где раздаются выстрелы, где льется кровь, где есть противник – достаточно сильный, чтобы его уважать…

Промурлыкали мои электронные часы – я нарочно поставил их на шестнадцать ноль-ноль на тот случай, если мы вдруг крепко уснем. Валери что-то пробормотала, не открывая глаз, и перевернулась на другой бок. Я выскользнул из-под одеяла, быстро оделся и вышел из номера, закрыв дверь на ключ.

Главное, думал я, чтобы тетя Маша не поостыла и не передумала давать показания милиции. Второго такого кавалерийского наскока может и не получиться; человек всегда сначала пугается излишне сильно, а потом, поразмыслив и успокоившись, видит ситуацию в ином свете, готовится к обороне и держит ее иногда весьма неплохо.

К моему удивлению, за столиком дежурной в холле четвертого этажа я увидел все ту же разговорчивую даму, которая вчера вечером подменила Марию Васильевну.

– Здравствуйте, – сказал я, подходя к ней. – Что же это вас до сих пор не сменили?

Дама махнула рукой и покачала головой.

– Беда мне с этой Марией Васильевной!

– Что еще стряслось?

– Кто-то у нее там заболел, и она срочно взяла отпуск по семейным. Теперь придется вторые сутки за нее дежурить… Обещали найти замену, но, как видите, пока сижу.