Читать книгу - "Равнение на знамя - Александр Бушков"

Летели щепки, воняло тухлой пороховой гарью, изнутри еще разстрекотнул автомат, совсем коротко — и затих. Но они еще какое-то времярешетили подлестничное пространство, невеликое, всего-то метр на два, стараясьпройтись по всем уголкам тайника. В довершение полковник, запрыгнув наступеньку и сменив проворно магазин, прошелся длинной очередью по тайникусверху, безбожно дырявя ступеньки.

И настала тишина. В горле першило от пороховой гари, ноприходилось этим пренебречь, и Доронин, подхватив лом, уже без всякой опаскипринялся выламывать доску за доской. Уцелеть внутри после подобной обработкимог разве что колдун, каковых до сих пор в бандформированиях как-то непопадалось.

Слышно стало, как на первом этаже тихонечко, с подвываниямипричитают женщины, а на улице заливается ожесточенным лаем Ушастый. Доскиотлетели, Доронин посветил туда фонарем, удовлетворенно хмыкнул, скрючился втри погибели и принялся головой вперед вытаскивать из-под лестницы постояльца.За ним волочился автомат — ремень запутался вокруг запястья.

Воспользовавшись краткой передышкой, полковник заглянул вкомнату, где обнаружил в общем не внушавшее тревоги зрелище: опер сидел натабурете, скорчившись и шипя сквозь зубы от боли, а Уланов ловко бинтовал емуруку.

Судя по лицам обоих, особых трагедий ждать не следовало.

— Что там? — спросил полковник.

— Да так, — сказал Уланов, вывязывая узел. —Средний палец орлу пулей отсекло начисто — и только. Не переживай, Витек,будешь в столице девкам хвастать, как тебе пальчик злобный душман откусил…

— …птыть! — сдавленно прокряхтел раненый.

— Вот я и говорю, — ухмыльнулся Уланов. —Почетное ранение.

Все здесь было в порядке.

«Если разобраться, — мельком подумал полковник,прикрывая за собой дверь, — это как раз и есть форменное невезение. Когдавсе целы-невредимы, а одному одной-единственной пулей отрывает палец. Именночто невезение…»

Обитатель тайника смирнехонько лежал на полу лицомвверх — правда, «лицом» эту часть тела теперь можно было именовать сбольшой натяжкой, чьи-то пули припечатали так, что провести опознание по фейсу,пожалуй, не представляется возможным.

— Посмотрите лапу, — сказал полковник,присаживаясь на корточки.

Его поняли прекрасно: многие из тех, кто числился в розыске,обладали приметами, не позволявшими их перепутать или не опознать. Кончикомножа Доронин моментально распорол левый рукав полосатой рубашки, без малейшейбрезгливости стряхнул лоскуты. Чуть пониже плеча обнаружилась мастерскаянаколка: купол какой-то мечети, обрамленный затейливым восточным узором,арабская вязь…

— Камаль, — убежденно обронил Доронин.

— Камаль, — кивнул полковник. — Посмотрите-катам, живенько…

Внутреннее пространство под лестницей осветили — ага,толстенная полевая сумка, туго набитая, пластиковый пакет, в котором шуршатбумаги. Покойный был, если можно так выразиться, скорее штабистом, чемдиверсантом, а потому держал при себе немало интересных бумаг. Жаль, что неудалось сграбастать живым — поди возьми в таких условиях, — нокамалевский архив сам по себе вещь интересная.

Рахманин вышел во двор, еще издали махнул рукой:

— Упакуйте болезного!

Лямин с превеликой охотой отцепил с пояса наручники иподтолкнул хозяина в спину:

— Руки назад!

Тот подчинился, но глазами сверкнул уже с неприкрытойвраждебностью, процедил:

— Кишки б вам на забор…

— Ничего, — сказал полковник почти весело. —Ты у меня еще петь будешь как птичка соловей, длинно и старательно… Леха,вызывай штаб и докладывай все как есть.

За несколько дней перед этим Лермонтов с кем-то из товарищейпосетил известную тогда в Петербурге ворожею, жившую у Пяти Углов и предсказавшуюсмерть Пушкина от «белого человека», звали ее Александра Филипповна, почему онаи носила прозвище «Александра Македонского», после чьей-то неудачной остроты,сопоставившей ее с Александром, сыном Филиппа Македонского. Лермонтов,выслушав, что гадальщица сказала его товарищу, со своей стороны спросил: будетли он выпущен в отставку и останется ли в Петербурге? В ответ он услышал, что вПетербурге ему вообще больше не бывать, не бывать и отставки от службы, а чтоожидает его другая отставка, «после коей уже ни о чем просить не станешь».Лермонтов этому очень смеялся, тем более что вечером того же дня получилотсрочку отпуска и опять возмечтал о вероятии отставки. «Уж если дают отсрочкуза отсрочкой, то и совсем выпустят», — говорил он. Но когда неожиданнопришел приказ поэту ехать, он был сильно поражен. Припомнилось емупредсказание. Грустное настроение стало еще заметнее, когда после прощальногоужина Лермонтов уронил кольцо, взятое у Соф. Ник. Карамзиной, и, несмотря напоиски всего общества, из которого многие слышали, как оно катилось по паркету,его найти не удалось.

П. А. Висковатов