Читать книгу - "Под чужим именем - Валерий Горшков"

– Словом, придумал я кое-что. На следующий день начал обходить все Торгсины. Там, в кассе, всегда находились огромные суммы денег. Я решился ограбить один из магазинов. Внутри обычно дежурила милиция, но и я был не пустой. У меня был револьвер. С двумя патронами… Узнав адреса, я воспользовался своей единственной вещью, представляющей хоть сколько-нибудь реальную ценность, – серебряными карманными часами фирмы «Павел Буре», и под видом нуждающегося бедолаги поочередно обошел несколько из них, подмечая каждую мелочь и попутно предлагая сидящему за окошком скупщику оценить мою безделушку. Продавать часы я, разумеется, не собирался. Просто делал вид, что названная цена меня не устраивает, и уходил. В результате я остановил свой выбор на магазине на Маросейке. Или на Покровке? Сейчас уже точно не помню… Улицы рядом. В самом центре Москвы… На следующий день я с раннего утра поймал извозчика, приехал к магазину за четверть часа до открытия, дал вознице денег, купив его на весь день, и приказал до семи вечера дежурить за углом и ждать меня. Сам сел на скамейку в скверике напротив и стал вглядываться в заходящих туда людей. Я помнил внутреннее расположение, и для страховки мне нужна была молодая, красивая женщина. Такая, в которую не станут стрелять находящиеся внутри двое вооруженных милиционеров.

– И дождался…

– Только к вечеру. Незадолго до закрытия, примерно за полчаса, я увидел, как к Торгсину приближается очаровательная девушка лет восемнадцати-двадцати. Не было сомнений – прелестное создание направляется именно туда. Я быстро перебежал улицу и успел встать в короткую очередь прямо перед девушкой… Вся процедура обмена драгоценностей и валюты на продукты там происходила следующим порядком – в отделенном от самого магазина помещении стояли желающие отовариться, там же дежурили двое милиционеров. Один возле металлической двери в крохотную оценочную комнатушку, где продавец и сидящий за конторкой оценщик остаются с глазу на глаз, а второй – непосредственно у входной двери. Казалось бы, никаких шансов вырваться с добычей нет, но я кое-что придумал… Когда подошла моя очередь, до закрытия оставалось всего десять минут, и кроме меня, милиционеров и девушки внутри скупки находился всего один человек – древняя старуха; я зашел в комнатушку, достал из одного кармана часы и положил их на конторку. Из второго вытащил револьвер и направил на сидящего напротив старого еврея. Приложил палец к губам – сиди тихо, как мышь. И давай сюда деньги. Еврей, к моему удивлению, скорее больше удивился, чем испугался. Несколько секунд внимательно разглядывал меня из-под надетого на нос пенсне, а потом спокойным голосом сказал: «Молодой человек, вы – безумец». И спокойно, без суеты, выложил из сейфа семь толстых пачек денег в крупных купюрах. Сказал, что больше у него нет. Остальное – в кассе, в магазине… Я видел, что сейф пуст. Но больше мне и не надо было – на паспорт этого хватало с лихвой. Я понимал, на чем основано его спокойствие.

Снаружи меня ждали два милиционера. И вздумай я испытать судьбу и попробовать прорваться к выходу, шансов остаться в живых у меня было бы не много. Но старый еврей не знал о девушке… Распихав деньги по карманам, я прихватил свои часы и отступил из комнатушки, закрыв за собой дверь. Я успел схватить девушку, развернуть ее спиной и прикрыться ею раньше, чем старик крикнул, что его ограбили, и с грохотом упал за конторку, а уставшие от многочасового стояния на ногах милиционеры успели выхватить из кобуры свое оружие. Я выстрелил в ближнего, ранив его в правую руку, и крикнул второму, успевшему положить пальцы на кобуру, но не успевшему достать пистолет, что, если он хотя бы шевельнет мизинцем, я разнесу ему голову, а затем убью девчонку. Или наоборот, я уже плохо помню… Помню, что старушенция выпучила глаза, побледнела, словно простыня, и с грохотом упала в обморок. Как полено. А я, прикрываясь девчонкой, смог вырваться на улицу. Там я сразу же отпустил ее и бросился бежать к пролетке. Когда до угла оставалось всего несколько шагов, сзади громыхнул первый выстрел. Затем еще один. Первая пуля просвистела совсем рядом с моей щекой, я даже почувствовал колебания воздуха и тепло. А вторая… Она попала в случайного прохожего. Это был мужчина лет тридцати. Он шел мне навстречу и рухнул как подкошенный. Из дырки на месте кадыка на тротуар фонтаном била кровь… Я перепрыгнул через него, свернул за угол, но там не оказалось никакой пролетки. Уехал, стервец бородатый! Не дождался до семи всего нескольких минут… Пришлось уходить дворами. В гостиницу я не пошел. Просто бежал куда глаза глядят. Остановился только тогда, когда бежать уже не было сил. Я был насквозь мокрый от холодного пота. Меня трясло, как в лихорадке. На душе было так скверно, что и не описать. Из-за меня погиб ни в чем не повинный человек… Прохожий… Я готов был сам себя порвать на части – так было противно и мерзко. На ум постоянно лезла старая китайская поговорка, что благими намерениями вымощена дорога в ад… Кровавое прошлое не хотело отпускать меня… Но надо было как-то жить дальше. Что-то делать…

До следующего утра я отсиживался у окна, на лестничной площадке одного из подъездов, где-то на Каланчевке. И смотрел на купола стоящей на противоположной стороне переулка церквушки. Когда рассвело, я уже не спрашивал себя, что мне делать. Я впервые в жизни почувствовал неукротимое, всепоглощающее желание исповедаться в своих многочисленных смертных грехах. Удивительно, но церковь не была закрыта. И как только я увидел, что батюшка открыл двери храма, я выскочил из подъезда, вошел внутрь и попросил его выслушать меня… Мы отошли в уголок, за штору, сели на лавочку, и я рассказал отцу Иоанну всю историю своей жизни. Включая вчерашнее ограбление скупки и гибель ни в чем не повинного человека. Бедолага даже не понял, что случилось, как был уже мертв… Я говорил долго, очень долго, а отец Иоанн меня слушал и не перебивал. Когда я закончил, он спросил меня, раскаиваюсь ли я в содеянном. Я сказал, что да. Иначе бы не пришел. Тогда он начал говорить, но не словами из Библии а по-простому, по-человечески… По мере того как он говорил, я чувствовал, что со мной происходит что-то странное. Когда же он начал читать молитву и положил мне руку на голову, меня в самом прямом смысле начало трясти и ломать. Так же, как было на старой барже, во Владивостоке, когда я отлеживался после побега от Мао и, скрипя зубами от боли во всем теле, отходил от наркотика… Затем я упал на колени и начал рыдать. Не плакать, а именно рыдать. В голос… Батюшка не мешал мне… Когда я успокоился, было такое ощущение, что с моей души свалился тяжелый камень… Перед тем, как мы расстались, отец Иоанн сказал: «Пусть вчерашний грех смертоубийства будет самым последним неправедным поступком в твоей жизни. Бог милосерден к оступившимся. Главное, что ты раскаялся. Я многое повидал в этой жизни и вижу, что твои страдания искренни. Я помолюсь за тебя, когда буду читать сорокоуст. Ступай с миром и с этой минуты до последнего вздоха помни, что ты дал обет перед Создателем. Да хранит тебя Господь…»