Читать книгу - "Лагерный пахан - Владимир Колычев"

– Жорики-мажорики! Штаники сменить не забудьте!

Нетрудно было понять, зачем пацаны присели на корточки. С такой юбчонкой, как у нее, снизу открывались захватывающие виды…

Ничуть и никого не смущаясь, она пересекла двор и скрылась в дверях дальнего подъезда. И только тогда Трофим смог взять себя в руки.

– Кто такая? Почему не знаю?

– Не знаешь, – завистливо, как показалось ему, ухмыльнулся Лешка. – Узнаешь… Соседка твоя… Гаврилыч помер, так они в его комнату въехали…

– Гаврилыч?!. – наморщился Трофим. – Что с ним?

Он и не знал, что случилось с соседом по квартире. Мать писала редко, дружбаны все по тюрьмам – да и какое им дело до алкаша Гаврилыча, чтобы им интересоваться?.. Ему и самому, если честно, до фонаря. Особенно сейчас, когда шок на всю голову…

– Так это, мути какой-то нализался, печень, говорят, развалилась… А она его родственница, что ли… Короче, с мужем к вам на хату подселилась…

– С мужем?

– А ты думал, холостая?

– Ну, мужа и подвинуть можно, – усмехнулся Трофим.

Что-что, а с женщинами у него все в ажуре. И до армии было, и на стройках с потаскухами забавлялись… Короче, не какой-то он там мальчик, чтобы в штанишки от вида женских прелестей напускать…

– Подвинь, если сможешь, – пожал плечами Лешка.

– А что, не смогу?

– Я откуда знаю? Я ж не пробовал… Это, ты когда к Петрухе пойдешь?

– К Петрухе?.. А, ну да… Пойду… Но сначала домой…

Трофим и думать забыл о своем дружке. Зароились было в голове мысли – загулять на малине, но глянул на кралю, и вылетело все из памяти.

– Ну, так я ему скажу, что ты придешь… – Лешка усмехнулся с таким видом, словно понимал, что Трофиму не до пьянок-гулянок.

– Скажи… И как эту… ну, соседку мою, как зовут?

– Кристина ее зовут… А мужа… Мужа ее можешь хмырем болотным звать… Он у нее чума ходячая, увидишь, сам поймешь… Ну все, я пошел, надолго не прощаюсь…

Лешка повел свою компанию в сторону Тесного переулка. Трофим отправился домой, к отпадной красотке…

Трехэтажка древняя, со времен сотворения мира, квартиры большие, но коммунальные – с грязными вонючими коридорами, шумными кухнями и тесными комнатами. Вода в колонке во дворе, сортир там же… Словом, красиво жить не запретишь.

Старая трухлявая дверь в паутине трещин, кнопка звонка с целым рядом затертых надписей под ним с указанием, кому и сколько раз звонить: «Бунякин А.В.» – один раз, «Дергайло П. Ю.» – два, «Трофимова Т.Н.» – три… И совсем новая табличка: «Шмаков В.В.». Этот должен отзываться на четвертом звонке – все в точности, как с Гаврилычем в прежние времена. Но нет больше старого алкаша, зато есть Шмаков В.В. Хотелось бы Трофиму глянуть на этого счастливчика. Неплохо было бы занять его место в постели… Ничего, все у него еще впереди.

Комната была оформлена на мать. Отсюда и табличка – «Трофимова Т.Н.». Татьяна Николаевна то есть. Когда-то, давным-давно, она была замужем за Трофимовым Трофимом Даниловичем. Лет пятнадцать назад. От него Трофим унаследовал фамилию, имя и отчество. И еще воспоминания о нем – такие же смутные и плохо различимые, как туман в предрассветной мгле.

Мать он застал на кухне. Облако табачного дыма, запах подгорелого масла, вокруг застланного рваной пленкой стола – пьяные синюшные рожи. И мать его среди этих забулдыг, также под градусом… Картина, в общем-то, привычная. Трофим давно понял, что мать у него безнадежный хроник. Уж сколько в профилакториях лечилась, и все без толку. Но как ни пытался он к ее хахалям привыкнуть – не смог: не тот склад характера.

– А эт чо за клоун? – ворохнул непослушным языком рослый, но мягкотелый мужик с глупыми, как у бегемота, глазами.

С пьяными Трофим старался не связываться, но это животное наступило на его больную мозоль.

– Сам ты клоун… – беспомощно возмутилась мать.

Попыталась встать, чтобы приветить сына, но не смогла удержать равновесие и снова плюхнулась на табуретку.

– Это сын мой… Из армии вернулся…

– Ну, если сынок… – глумливо хмыкнул рыхлый. – Эй, сынок, выпить надо!..

Сжав зубы, Трофим отдернул липкую от напыленного жира занавеску, открыл окно. Молча подошел к своему обидчику, одной рукой схватил его за шиворот, другой за ремень на брюках и на пределе сил рванул его на себя. Надрывая жилы, вышвырнул его в оконный проем. Дикий ор – со второго этажа с трехэтажным матом – плотный шумный шлепок и скулеж подстреленного шакала.

Трофим обвел угрожающим взглядом притихшую компанию за столом:

– Кто следующий?

– Эй, служивый, ты охолонись…

Первым из кухни вытек очкарик с лицом спившегося интеллигента, за ним бочком-бочком вытолкался низкорослый толстяк с большими лысыми проталинами на голове, последним выплюнулся горбоносый чурек чахоточного вида…

– Ну, здравствуй, Татьяна Николаевна, – ухмыльнулся Трофим.

– Сынок! – Мать воздела к нему руки, но не дотянулась, замерла, закрывая глаза.

Дернулась, как это случается с засыпающим человеком, уронила локоть на стол и спикировала на него головой…

– Дура, – раздраженно буркнул Трофим.

Нехорошо так о матери, но ведь это правда – и то мягко говоря.

Она что-то бессвязно бормотала, пока он вел ее в комнату, но мгновенно затихла, едва голова коснулась подушки. Трофим глянул на часы-ходики с кукушкой – идут, тикают. Одна беда, птичка сдохла, но это случилось давно – лет десять назад: самолично из гнезда вырвал, хотел глянуть, как оно там все устроено. Время – половина первого пополудни. Оказывается, дружки мамкины на обед к ней заглянули… Пусть теперь у других столуются, а здесь им в лучшем случае светит кукиш с маслом, а в худшем – окрошка из собственных зубов…

Комната маленькая, квадратов двенадцать – доброму молодцу не развернуться, равно как и злому. Хаос полнейший, впечатление такое, будто цыганский табор здесь все два года хозяйничал. И где найти Геракла, чтобы расчистить эти авгиевы конюшни? На мать надежды мало, а самому запрягаться в лом…

Трофим снял китель – избавился от постыдной клоунской бутафории, взял сигареты и вышел на кухню. Там тоже бардак, но все же не так грязно, как в комнате. Дым уже выветривается, а остатки поганого пиршества не очень-то мозолят глаз. Он сел на табурет, оперся спиной о стену, закурил. Вот он и дома. Пусть мать и не очень-то ему рада, зато собственная душа ликует. Не так уж и плохо ему жилось в армии, но казенщина мутную плешь в мозгах выела. Лучше в грязи по самые уши жить, зато на свободе…

Он уже затушил сигарету, когда на кухне появилась Кристина. Волосы забраны в «конский хвост», вместо кофточки и юбки – плотно запахнутый шелковый халат средней длины, на ногах мягкие домашние тапочки, в руке чайник. Она мельком и безучастно глянула на Трофима, зажгла конфорку на плите.