Читать книгу - "Спецназ, который не вернется - Николай Иванов"

Брели до середины ночи.

От первоначальной задумки переждать поиски под носом у Волка решили отказаться — выбираться-то все равно придется.

— Лучше давай выйдем поближе к нашим блокпостам, — предложил новый вариант Заремба, готовый хоть сейчас по памяти нарисовать расположение блокпостов вдоль всех чеченских дорог. — Займем местечко ровно посередине между боевиками и ими — как правило, посты и банды друг друга не трогают.

— Что ж это за война такая договорная? — удивился Туманов, хотя после всего случившегося мог бы подобных вопросов и не задавать.

Заремба тем не менее пояснил, памятуя, что это он навоевался здесь вдоволь, а Туманов с Чечней соприкасается впервые:

— Потому что заставили воевать тех, кто не хочет этого делать. С обеих сторон. Это первая война, где обе стороны не хотят воевать.

— Чечены не хотят воевать? Да они по злобе своей давно ягуаров переплюнули!

— Отмороженных везде хватает, — спокойно отреагировал подполковник. — У нас, между прочим тоже. А ведь по большому счету войны люди не хотели. По крайней мере, подавляющее большинство.

— Что же толкнуло?

— Мне кажется, когда на Грозный пошли танки, оружие в руки взяли даже те, кто ненавидел Дудаева. А об этом как раз и не подумали, мозгов не хватило. Словом, чеченская собака могла пробежать, отбрехав впустую, мимо, но в России кто-то взял палку и бросил в нее. Собака огрызнулась, оскалилась. Это не понравилось, и вместо палки вытащили ружье… Одним бы переломать руки, а вторым выбить клыки. Не умеете разговаривать по-людски — не хрен занимать посты. И пудрить людям мозги своей незаменимостью.

— Извини, но после всего, что произошло, защищать чеченцев…

— Не чеченцев хочу защищать, а истину.

Говорили шепотом, некоторые слова домысливали. По каким-то позициям не соглашались меж собой, но предпочитали не спорить, а продолжать разговор: он всегда скрашивает дорогу. Не говоря уже о том, что офицеры просто боялись остаться наедине со своими мыслями.

Дошло и до того, о чем Заремба догадался еще в Балашихе:

— Теперь мне окончательно ясно, почему группу подбирали именно таким способом, чтобы ни у кого не оказалось родных и близких. Погибших никто не станет искать. Грамотно, но… подло ведь!

— Конец восьмидесятых и девяностые годы по количеству подлости могут, наверное, соперничать с целыми столетиями, — на этот раз безоговорочно согласился подполковник. — Хотя о народе и о его интересах орется больше и чаще.

Помолчали, пролистывая в памяти события последних лет и сопоставляя их со своей судьбой. Пограничник остановился на самом главном:

— Знаешь, я ездил на проводы заставы. Когда снимали заставу, — уточнил Туманов. — Бээмпешки выходят за КПП, водители дают сигнал — и вдруг слышу, что у каждой машины свой голос. Они по-разному сигналят, Алексей. Они плакали, не говоря уже о солдатах. До сих пор в ушах эти сирены.

— Ты терял символ, — согласился с печалью пограничника Заремба. — А вот мне даже попрощаться не с чем было. Бригаду спешно создавали после октябрьских событий в Москве для всяких новых усмирений. И флаг не успели дать. Новые знамена, как ты знаешь, не утвердили до сих пор, вот и воевал мой спецназ без боевого Знамени. Представляешь, солдаты без Знамени, хотя у каждого грудь в орденах и медалях! На чем еще армия держится? Наверное, на таких остающихся там пока дураках, как мы. Тут ты прав.

— Нас выгоняют, — напомнил Туманов нынешнее положение обоих.

— Выгоняют. И тут же со стороны тайно зовут снова. Как думаешь, нам гордиться или… — Заремба не смог подобрать определение, но все равно повернулся к спутнику: и так ведь ясно, о чем речь.

— «Или», — высказал свое мнение пограничник. И без перехода вспомнил: — А Марина все же хорошая женщина… была. Жалко ее.

— Всех жалко. А ее вдвойне, — вздохнул Заремба. — Семен ей больше, конечно, подходил, чем Иван.

— Они лежат рядом, — вспомнил Туманов последнюю Божью волю.

— Земля им пухом. А мы им не судьи.

Лес настолько привык к путникам, что перестал вслушиваться в их шепот, занимался сам собой — шорохами, вздохами, перекликами. На общее благо поблизости не оказалось дур-сорок, и никто ни за кем вроде не подсматривал и не верещал об увиденном на всю округу. Овчарка, вон, попыталась показать свою удаль и осведомленность — и что?