Читать книгу - "Капитан Валар. Призовая охота - Сергей Самаров"

– Ты куда-то уезжал? – спросил меня старший лейтенант. – Я заходил к тебе.

– Да, с генералом по делам ездили.

– А что за генерал? Откуда он? Видел, не ваш, не армейский...

– Спецназ внутренних войск, – сказал я обтекаемо, потому что сам толком не знал, где генерал Лукьянов служит официально. – Возглавляет Комитет взаимопомощи участников локальных военных конфликтов.

– Есть такая структура? – спросил участковый.

– Есть. Только что создана, – решительно соврал я.

– А тебя что с ним связывает, если не секрет?

– Связывает участие в локальных конфликтах, – объяснил я коротко и конкретно. – Устроит такая формулировка?

– Это-то понятно... – Формулировка Толика, видимо, не устраивала. – Тебе какая-то помощь нужна?

– Помощь всем нужна, если придется резко менять свой образ жизни.

– А что тебе нужно менять?

Я посмотрел на него с легкой усмешкой. Вероятно, она у меня получилась достаточно горькая.

– Все менять. Ты знаешь, что я сейчас официально нахожусь на излечении в госпитале?

– Я думал, в отпуске...

– В госпитале. Часть черепа сняли, заменили металлическими пластинами. Тяжело, говорят, в бою такую голову носить будет. И потому – на инвалидность. А мне не хочется. Я еще в себе силы иногда чувствую. Состояние, требующее адаптации. Вот мне и предлагают помощь – и материальную, и психологическую. Вторую, понятно, в большей степени. С первой у нас всегда больше обещаний, чем реальных выплат...

Я врал беззастенчиво, но делал это достаточно убедительно, с непременным ворчанием и недовольством, чтобы старший лейтенант поверил. Он, похоже, на сей раз воспринял мои жалобы как должное.

– А какую группу инвалидности обещают?

– Они пока ничего не обещают. Сидят два профессора, бумаги листают, охают и ахают, вслух о комиссии размышляют. Не думаю, что больше третьей дадут. Руки и ноги целы, а голова у нас – дело второстепенное.

– Так что тебе сейчас с головой-то делать?

– А что мне с ней делать? – не понял я.

– Беречь надо?

– А здоровому беречь необходимости не было? – спросил я невинно.

– Ну, пока здоров, об этом не думаешь.

– Всегда, извини уж, старался думать. И сейчас стараюсь. А ты что как загнанная лошадь? – перевел я разговор на другую тему, справедливо надеясь вытащить у участкового какие-то сведения о расправе над ментами с Северного Кавказа.

– Дел сразу навалилось... Всегда все спокойно было, а тут – сразу куча. Ментов перебили, а тут еще...

– Что еще?

– Вчера в Москве пытались гей-парад провести. Наши поехали против них выступать. Отец Василий поехал, парни молодые. «Голубых» побили, многих задержали. И с той, и с другой стороны. Отца Василия задержали и двоих наших парней.

– Батюшка тоже бил?

– Нет, его задержали как одного из выступавших против гей-парада. А парни, говорят, кулаками поработали.

– Я тоже собирался поехать, да в госпитале задержался, – признался я, этим легким откровением отводя подозрения от участия в другом происшествии. – Тоже задержали бы. Я бы в переулке не отсиживался – благо есть куда пинать...

– Они же больные... – слабо возразил старший лейтенант.

– А ты представь, чтобы выходили на парад больные раком и звали других тоже раком переболеть. Это нормально? Больных лечить надо, а не пропагандировать их болезнь.

– Во всей Европе это считается нормальным, – участковый явно говорил с чужого голоса, интонацией показывая свою неуверенность.

– А мне плевать на Европу. Там всегда одни «гнилушки» жили. Почему мы тоже загнивать должны? А мы не хотим. У нас народ другой. И не будем на Европу равняться. Татарское иго триста лет длилось. А потом Петр учредил европейское иго – и до сих пор избавиться не можем. А что у тебя с теми?.. Которых тут перебили? Поймали кого?

Я спрашивал намеренно наивно, понимая ситуацию не хуже мента, но делал вид, что ничего в ситуации не соображаю.

– Похоже, накроются мои капитанские погоны, – вздохнул Сазонов. – Там полный «висяк». Даже версии у следствия нет. Никаких мотивов. Предполагают только, что была какая-то разборка между группами. Может, одни кавказцы с другими кавказцами что-то не поделили. Патроны, кстати, у пистолета, из которого стреляли, – как у твоего «Грача».

– Что, экспертизу проводили? – выдал я новый наивный вопрос.

– Пули на экспертизу отправят из морга. Гильзы подобрали на месте убийства. Гильзы «девять на девятнадцать».

– Такие у многих пистолетов.

– У каких? – проявил свою боевую несостоятельность мент.

– У «беретты-92» и «беретты-96», у разных «Глоков» и еще у целой кучи.

– У «стечкина» тоже?

– Нет. Там «девять на восемнадцать», – снова я проявил свое знание оружия.

– А то тут один из следователей предположение выдвигал... Говорил, что Кадыров своим самым верным сподвижникам дарит «стечкины» с позолоченным корпусом.

– Слышал я такое. Даже не про позолоченный корпус, а про золотой. Но по мне лучше простой вороненый. И лучше металлический, чем пластмассовый, как у «Глока».

– А чем пластмассовый хуже? – Теперь уже мент проявил настоящую ментовскую наивность.

Я ответил кратко и емко, со знанием дела:

– Пистолет легкий, а патрон сильный. Ствол после выстрела швыряет в сторону. Ко второму выстрелу приходится готовиться заново. В бою это неудобно. Кроме того, в бою «стечкин» можно использовать вместо дубины. Дашь по голове, мало никому не покажется. А «Глоком» бить – все равно что мух отгонять...

Толик вздохнул:

– Убивают друг друга, а я виноват, что на моем участке... Ну, ладно, поехали наши в Москве «голубых» гонять. Это на мне не сильно бы сказалось. Не по деревне с кольями гоняли. Наше начальство на это смотрит почти как ты с отцом Василием. А массовое убийство на моем участке – все, прощай повышение в звании! Если бы еще по горячим следам поймать кого-то... А так – все!

– А ты-то тут при чем? – сделал я вид, что не понимаю. – Следственный комитет пусть занимается. Для участкового слишком серьезный случай. Это тебе не пару галош украли...

– Все равно в одну кучу свалят, – вздохнул старший лейтенант и двинулся к калитке, в которую входила мама – его, кстати, бывшая учительница и, кажется, даже классный руководитель.

Поздоровавшись, они разошлись без расспросов. Вопрос в маминых глазах относился ко мне. Но я ничего говорить не стал, а просто прошел в дом. Мама двинулась следом за мной.

* * *

– Ты с отцом Василием не виделся? – спросила она.