Читать книгу - "Ветер над сопками - Егор Самойлик"

– Немцы! – ворвалось извне в сознание Речкина, стремительно, проникновенно, как стальной гвоздь в брус под ударом молотка.

Еще не разглядев, где именно был обнаружен враг, Речкин задрожавшей от волнения рукой оттянул фиксатор и перевел штык на дуло винтовки. Эта трехлинейка была образца 1891/30 года, и, несмотря на то что штык на ней крепился уже не с помощью примитивного хомутика, а механическим фиксатором, пристреливалась она по-прежнему со штыком. Бойцы, что занимали позиции рядом, тоже изготовились к стрельбе.

Старательно всматриваясь в уже привычный глазу пейзаж, Речкин, наконец, разглядел среди черных камней и желто-зеленой поросли мха то, что искал… Люди в серо-зеленой форме шли строем в несколько колонн. Шли не спеша, налегке, огибая извилистый рельеф, спускались со склона лежащей впереди высоты. Складывалось впечатление, что они либо не знают о ДОТах, готовых встретить их пулеметным огнем, либо абсолютно уверены в том, что советские солдаты испугаются и отойдут со своих позиций. Скользнул в голове Алексея и еще один вариант, вполне правдоподобный. Может быть, и так, что немецкие летчики после бомбардировки доложили, что разнесли ДОТы в пух и прах.

– Огонь! Огонь, братцы! – несясь вниз, с вершины высоты, кричал Титов, прижав ко рту холодный металл мегафона: – Бейте гадов!

Ружейная стрельба наполнила своей нестройной канонадой все сущее вокруг. Немцы, доселе спокойно шедшие прямо на позиции пятой роты, вмиг рассыпались из своих колонн и расползлись за камни и кочки, укрываясь от пуль. Речкин, почувствовав мощь рядов, среди которых ему довелось быть, вдруг ощутил, как тревога и волнение покинули его. Руки, голову, всю его кровь наполнила одна лишь ожесточенная, пронесшаяся гулким порывом эмоций, ярость. Алексей прижал винтовку плотнее к плечу, прицелился по одной из серых фигурок и утопил спусковой крючок. Его, может быть, сотый или тысячный выстрел, прозвучавший на этом склоне, но именно его первый, влился громогласным раскатом в общий недружный строй ожесточенной пальбы.

Речкин передернул затвор, механизм послушно выбросил еще дымящуюся гильзу. И Алексей вновь принялся искать мишень. Прицелился. Выстрел. Затвор. Прицел. Выстрел. Затвор…

Ноздри уже щипал кисловатый запах пороха. Склон противолежащей сопки оскалился треском автоматных очередей и хлесткими выстрелами винтовок. Медленно, осторожно, короткими перебежками немцы все же продолжали продвигаться вперед. От камня к камню, от ложбинки к ложбинке… Уже были различимы глазу светлыми пятнами их лица, движения рук и ног… Серо-зеленые фигурки стали приобретать очертания живых людей.

Наконец, загрохотали пулеметными очередями каменно-бетонные монстры. Сначала один, затем второй, третий…

Егеря оказались плотно прижатыми к земле. Те, что смогли дальше вырваться вперед, теперь были отсечены от основной массы. Остальные же стали отползать назад, тщетно стараясь попасть из своего оружия в узкие амбразуры ДОТов. Несколько серо-зеленых фигур неподвижно распластались у подножия Угловой, возле гряды озер.

Это был первый бой лейтенанта Речкина. Странно, но не было в нем сердечных порывов жалости, отстраненности новичка. Это было странно, прежде всего ему самому. Подобно хладнокровному убийце, Алексей старательно целился в очередного немца и давил на курок, азартно вглядываясь потом, пытаясь понять – попал или нет, убил или не убил?.. Нет, не видел он совершенно отчетливо, чтоб хоть один фашист упал, сраженный именно его пулей. Речкин выравнивал дыхание, прицеливался старательнее…

Бой был обречен стать скоротечным. Пользуясь короткими передышками пулеметов, фашисты отползли назад и вскоре скрылись за вершиной сопки. Несколько бездыханных тел так и остались лежать на холодной Кольской земле, наполняя совсем еще недавно мирный утренний пейзаж немым, суровым свидетельством недавней перестрелки.