Читать книгу - "Наследница - Борис Седов"

Игнат сипло втягивает в себя воздух, глазки чуть не выскакивают из орбит, и вот уже на бетонном полу корчится субтильная фигурка в грязном халатике. Теперь ему не до воды. И это надолго. А у меня нет желания ждать, когда эта мокрица очухается.

— До вечера, дядюшка, — говорю я и направляюсь к выходу из подвала. И уже на пороге подкидываю этой скотине информацию для терзаний: — Сейчас пришлю пацанов. Ампутируют тебе гениталии, чтобы не болели.

— Почему не ешь, дядя Игнат? Нет аппетита?

— Таким не кормят даже свиней, — бросает он взгляд на алюминиевую миску с баландой из гороха с капустным листом.

— Таким кормят в «пятерке». Это СИЗО для женщин. Я провела там почти год. И каждый день ела это. Так что жри, сволочь, всё, что дают. И знай, что это цветочки. Ягодки впереди.

— Принеси попить.

— Ты же только что пил, — ухмыляюсь я и поддеваю ногой пустой граненый стакан.

— Но этого мало. Как ты не понимаешь! Я же с похмелья.

— Ты это мне говорил уже несколько раз, идиот. И вот что я тебе отвечала: никто не заставлял тебя пить.

— Фашистка!

— Ха-ха-ха! Кто б говорил… За что, негодяй, расстрелял моих родителей? Отвечай, сволочь!..

— Помнишь, дядя Игнат, как мы с тобой мылись в бане? Ты хотел потереть мне спинку, а я тебе ошпарила яйца? Каким же ничтожеством ты мне тогда казался! Не было человека тогда, который был бы противнее мне, чем ты! А какого крутяка пытался из себя строить! Мог ли предполагать, «господин удачливый коммерсант», что в конце концов будешь валяться в этом подвале, обоссаный и вонючий? Ты родился дерьмом, тебя воспитали еще большим дерьмом, и вот сейчас это вонючее и отвратительное дерьмо валяется у меня под ногами. Никакого другого удела тебе изначально было не суждено. Ни один, даже самый лучший, кондитер еще никогда не смог изготовить из фекалий конфетку… Алло, дядюшка, ты меня слушаешь?

Навряд ли. Сейчас он увлеченно стряхивает с себя нечто несуществующее, вернее, существующее только в его воображении, и старательно «давит» всё это босыми ногами на бетонном полу. Насколько я понимаю по его реакции, «это» давиться не хочет.

«Придуривается? — пытаюсь понять я, с сомнением наблюдая за художествами Игната. — Или у него уже снесло крышу? Если так, то очень жаль. Прошло всего три дня, как он сидит у меня в бойлерной. Я еще не успела сполна насладиться местью».

В тот же день в качестве эксперта я приглашаю в подвал Гепатита, и тот с ехидной усмешкой наблюдает за дядюшкой, продолжающим борьбу с несуществующими гадами, облепившими всё его тело. Борьба дается непросто. Лицо Игната блестит от пота, на губах выступила пена.

— Эффектно, не правда ли? — Я беру Олега под руку. — Как считаешь, он лепит горбатого?

— У него элементарный делирий.

— Чего?!! — не въезжаю я в новое слово. — По-русски, пожалуйста.

— Делириус тременс. Это по-латыни. А по-русски — белая горячка. Сегодня третьи сутки, как заставили этого синяка резко бросить бухать. А горячка как раз и приходит на третий день.

— И чего теперь делать? Как лечить?

— А тебе это надо? — удивляется Олег, и я хихикаю: «Действительно, надо?»

— Мне начхать!

— Вот и не пузырись. А это пройдет само. Уже завтра.

Но Олег ошибается. Назавтра Игнату становится хуже.

И явный признак этого — граненый стакан с водой, который поставили дядюшке еще вечером, я обнаруживаю утром нетронутым. Игнат больше не собирает с себя воображаемых тварей. Он неподвижно сидит на полу, и в глазах его пустота и безучастность. И я ни на йоту не сомневаюсь, что Игнат сейчас не шпилит под сумасшедшего. За последние годы мне довелось насмотреться и на истинных крейзанутых, и на тех, кто пытался под них закосить.

Игнат не косит.

Уже сутки, как он не пользуется ведром, не реагирует ни на столь желанную воду, ни на людей, ни на хоть какие-нибудь изменения в окружающей обстановке. Сидит, словно буддист в состоянии полной нирваны, и у него изо рта свисают тягучие нитки слюны.

Минуют еще одни сутки. Несколько раз я навещаю Игната. Никаких изменений. Та же поза. Тот же остекленевший взгляд сумасшедшего.

Потом в подвал снова спускается Олег.

— Ты еще не натешилась? — Он подходит к дядюшке и сильно бьет ногой ему в челюсть. Игнат, как манекен, опрокидывается на бок, да так и остается валяться — не шевелясь.

Никаких изменений!

Разве что нитка слюны, тянущаяся из уголка рта, окрашивается красным.

— Сколько можно держать здесь эту свинью? — морщится Гепатит. — От него провоняла вся бойлерная. Я скажу пацанам, чтобы вывезли его в лес и закопали.

— Нет. — Я разочарована, что мучения для этого гада так быстро закончатся. — Пусть оденут его потеплее и отвезут в лес. Но не закапывают, просто выпустят. Если ему повезет, он выйдет к людям, и его отправят в дурдом.

— Всё равно он уже не жилец.

— Хоть подохнет в тепле, — изображаю я из себя добренькую и гуманную. — Впрочем, я сомневаюсь, что он в состоянии выйти к людям. Пусть замерзает. Олежа, зови пацанов. Каждому доплата по двести баксов за вредность.

Морщась и матерясь, Руслан и Подстава упаковывают Игната в ватные брюки, свитер и телогрейку. На ноги натягивают кирзовые сапоги. И запихивают в «Транзит».

Пора в путь. В последний путь!

— Ты с нами? — интересуется у меня Руслан, и я согласно киваю.

— Естественно! — Как же я могу отказаться!

Я, Руслан и Подстава устраиваемся на переднем сиденье. Дядюшка в грузовом отсеке, и когда «Транзит» трогается с места и начинает подпрыгивать на ухабах, слышно, как этот зомби гремит костями по железному полу.

Далеко отъезжать от Ольгина мы не намерены. Выруливаем на Приморское шоссе, проезжаем несколько километров и сворачиваем в сторону дамбы. Кирюха Подстава останавливает машину на берегу залива, не доезжая до кромки воды метров пятидесяти. На улице темень, если не считать отблесков фар машин, едущих по дамбе.

— Подходящая ночка, чтобы уйти в мир иной, — мрачно замечает Подстава и ногами выталкивает Игната из машины. — Думаю, в Преисподней светлее. — Он щелкает зажигалкой и закуривает сигарету. — Покурю и поедем обратно.

Мы втроем стоим над Игнатом, скрючившимся на песке. При этом я вспоминаю, что синоптики обещали морозную ночь. Вполне вероятно, что дядя к утру загнется от гиподинамии. И даже не поймет, что с ним произошло. Не самая худшая смерть. Обидно! Этот белек достоин в тысячу раз худшего.

— Ну, порулили. Пикник окончен, — произносит Подстава и щелчком далеко-далеко отправляет красный светлячок окурка.

Ив этот момент Игнат принимается медленно подниматься на ноги. Мы втроем окаменеваем. Так, как наверное, окаменевают в мистическом страхе туристы на таинстве вуду, когда приходит в движение зомби. Мы смотрим, как дядя встает, затравленно озирается и нетвердой (совершенно нечеловеческой!) походкой направляется к воде. Потом, не сговариваясь и стараясь не издать ни единого звука, мы, словно привязанные, следуем за ним.