Читать книгу - "Братишки - Александр Афанасьев"

Короче говоря, жизнь бьет ключом, и все больше по башке…

Я стою на заправке у самой границы. Дальше по трассе – Украина и шахтерский край – Донецк. Место конкретное… могила. Многих уже нет в живых, такого беспредела, как в Донецке, у нас не было. Конкретная мафия там появилась еще в конце восьмидесятых, когда передовой отряд рабочего класса – шахтеры – полюбили стучать касками по мостовой. Они придумали делать это первыми, и в попытке задобрить такую организованную силу – правительство начало направлять в шахтерские регионы товары народного потребления, которые закупались за валюту. Все, начиная от женских колготок и заканчивая телевизорами «Шарп» и автомобилями «Тойота». Шахтеры тогда получали конкретно, зарплата в забое нередко превышала тысячу рублей, при том что за несколько тысяч можно было уже взять кооперативную квартиру. Так что бабки у них были. И они быстро сообразили, что чем больше ты стучишь, тем больше приедет в область ништяков. А потом – не стало Союза, но по первым годам изменений было мало. Уголь был экспортным товаром, за него платили валютой, это был один из тех немногих товаров, которые советская и постсоветская экономика могли предложить миру, не стыдясь. А деловые тогда на шахты конкретно еще не присели, в основном все шло по инерции, директор шахты в какой-то степени был и ее хозяином. И чтобы не иметь проблем с трудовым коллективом, он опять-таки покупал на какую-то часть инвалютной выручки импортного ширпотреба и привозил в страну. Так что склады шахт в то время были ой какими богатыми. И около них – ох, много всякого народу крутилось…

В числе прочих был и мой кореш Жека. Кореш не по движению – по армии еще. Пятнадцатая бригада спецназа, Джелалабад, Хост… Афган, короче. Самые страшные годы, перед выводом, когда духи поняли, что побеждают. В отряде он был известен как Жека, или Дон, а вернувшись на Донбасс, приобрел кликуху Жека Десантник. Или «братан Десантник». Все потому, что спецназа официально не существовало, у нас даже в военниках было написано – ВДВ, а во время мероприятий в бригаде мы носили десантную форму и голубые береты. Дембельнувшись, мы сохранили старые связи, я вернулся в свой Ростов, он – в свой Донецк. Оба пошли по одному и тому же пути, когда все валиться стало, – в братву. Оба выжили во всех говнотерках, там где выжить было практически невозможно. Понятно, что держались друг за друга – иначе не выжить. Мы с ним еще в девяносто втором договорились, что если одному из нас жить станет совсем не весело, то другой примет его у себя в стране. Благо Россия и Украина – теперь разные государства… хотя какие, к чертям, разные. Это даже не смешно…

И вот – Дон мне позвонил.

Это было сутки назад. Я как раз был «в хозяйстве», как я это говорил, – закончив с делами, пошел к Наташе. Наташа – местная учительница, закончила пед в Ростове и все-таки вернулась в свой район, в свое родное село. Что у нас было? Да сам не знаю ни хрена, что у нас было и есть и будет. Постель, конечно, куда без нее? Но и не только. Тридцать лет, тридцать с хвостиком уже – сколько можно? А Наташа… я не знаю, иногда я… не знаю, короче. Я не представляю, как можно меня любить. Я ведь не подарок, если честно. А она меня любит. Я гляжу в ее глаза, серые и честные, и понимаю, что она меня по-настоящему любит. Не за то, что у меня есть деньги, джип, авторитет. А просто – меня. И такого, какой я есть. Это для меня дико и… страшно. Страшно потому, что я могу причинить ей боль. Потому, что я не знаю, чем отвечать на ее любовь. Не знаю…

Местные, кстати, когда я с Наташкой сошелся, перестали меня дичиться, решили, что раз, мол, барин себе тут бабу нашел – значит, точно свой и не денется никуда. Но мне на это глубоко плевать было.

Короче, я подрулил к панелькам, а она меня ждала на балкончике. Я много раз предлагал ей дом выстроить, но она отказывалась, так и жила в этих панельках. А панельки – колхоз-то миллионер был, вот, в последние годы жизни строил почти что городское жилье. Сейчас многие в Ростов подались, квартиры пустовали – вот и выделили вернувшейся из города учительнице скромную однушку. Теперь в ней жил и я, когда оставался на ночь. Хотел тут коттедж построить, да так ведь и не построил. Зачем? И деньги на развитие нужны. А жить где? Да тут пока и перекантуюсь…

Цветов у меня не было. Зато была целая головка сыра. Моего сыра. Голландского. Первой партии. Сыра, который созрел на сыроварне, которую мы запустили, – сыроварни тут не было и в советские времена. А теперь будет. Все теперь тут будет…

Я достал головку – она была килограммов шесть, в воске, тяжелая… моя – и поднял ее над головой жестом мужчины, возвращающегося домой с добычей. Она засмеялась и показала большой палец… что-то съедим, остальное соседям раздаст – Наташка добрая, а время нынче несытое. И тут зазвонил телефон.

Мобила.

Мобила у меня была еще старая. «Моторола». Кирпичиком, с антенной, которую надо доставать, и откидной крышечкой. Когда звонила мобила – ты не спеша доставал ее, вытягивал антенну, откидывал крышечку и говорил: «Аллё». И все это было с большим понтом. В последнее время мобилы стали дешевле, да и «Моторолы» все больше менялись на финские «Нокии», без крышечки и с постоянной антенной, которую не надо выдвигать. Но у меня была старая «Моторола», и я никак не мог ее сменить…

Телефон зазвонил, я положил головку сыра на крышу, достал телефон и сказал «Аллё». На той стороне был Дон.

– Аллё.

– Витя! Витек, ты?

– Алле, Жека? – обрадовался я. – Как сам?

– Нормуль, братан… – но по голосу было слышно, что совсем не нормуль. – Слуш, у тебя время есть?

– Для тебя сколько угодно…

– Слышь, тогда забери меня, а? Как договорились, помнишь?

Я понял, что что-то произошло.

– Где? На Успенке?

Так назывался пропускной пункт на одной из ведущих в Россию дорог. Обычно им и пользовались, когда шли на Ростов.

– Не. Кумачово – знаешь?

– Ага.

– Вот туда можешь подъехать?

– Нет проблем.

– Спасибо, брат. Должен буду.

– Что произошло?

– Не по телефону.

Я окончательно убедился, что что-то все-таки произошло…

– Отбой. Буду.

Степь да степь кругом…

Вспомнилось. Это Дон любил петь. Он пел это и тогда, когда нас прижали на той стороне границы. В Пакистане, в зоне племен. Где советских солдат не должно было быть по определению, но мы там были. Нас было двое, у меня была снайперская винтовка и что-то около полтинника патронов – и у Жеки автомат и несколько магазов к нему.

Но мы все же выскочили.

– Витя!

Крик Наташи вырвал меня из воспоминаний, из вкуса крови во рту и щелкающих по камням пуль…

Я подошел к скамейке и положил на нее головку сыра. Показал – забери. Потом сел в машину и тронулся в дорогу…

Арсенал у меня был солидный…