Читать книгу - "Реальный чувак - Андрей Шляхов"

— Зачем им два номера? — удивился Чувак.

— Второй они продают мексиканцам. По два доллара за номер. Кубинцы на всем делают бизнес, научились у Кастро…

— Кастро — противник бизнеса, — вмешалась в разговор одна из женщин.

— Только на словах, — возразил блондинистый ковбой. — Кастро делает бизнес с Китаем, а перед этим делал с русскими.

Кто-то из кубинцев услышал знакомую фамилию и завопил:

— Кастро, сакатэ а ла чингада!

— Кастро, Кастро, убирайся к чертовой матери! — подхватили бывшие островитяне, потрясая кулаками в воздухе и сплевывая на пол еще интенсивнее.

— Вива Мексика! — хором ответили мексиканцы.

— Вива Куба! — грянули кубинцы.

— Вива Мексика!

— Вива Куба!

— Вива Мексика!

— Вива Куба!

— Вива Мексика!

— Вива Куба!

— Вива Мексика! Вива! Вива! Вива!

Мексиканцы не хотели уступать вонючим кубинцам, а те, в свою очередь, не могли упустить возможности продемонстрировать свою хваленую солидарность тупым мексиканским ублюдкам. И те и другие, как по команде, повытаскивали стволы и скорчили зверские физиономии.

— Сейчас будет заварушка, — настороженно озираясь, сказал мужчина в ковбойских сапогах.

Он не ошибся. Первый выстрел, подобный резкому удару хлыстом, прозвучал неожиданно. Почти сразу же раздались еще два — со стороны друзей подстреленного кубинца. Мексиканцы ответили дружным залпом, а дальше пальба стала беспорядочной. Два охранника, до сих пор праздно наблюдавшие за происходящим, с криками ужаса заметались по залу в поисках укрытия. Их попытка спрятаться оказалась безуспешной — одному пуля попала в висок, а другому — в живот, и он свалился на пол, катаясь и извиваясь от боли, и затих лишь после того, как один сердобольный пожилой мексиканец разрядил в него свой кольт.

Собеседник Чувака, не принимавший участия в перестрелке, получил шальную пулю прямо в сердце и рухнул навзничь. Чувак же оценил обстановку быстрее остальных. С первым же выстрелом он упал на пол и заполз за диван. Из своего укрытия он стал внимательно осматривать помещение в поисках пути к отступлению.

На диван повалился убитый мексиканец, затем еще один, на которого упало сразу два кубинца… Очень скоро диван, заваленный телами, стал в бюро по трудоустройству самым надежным из убежищ. Чувак решил переждать здесь до конца схватки, чтобы не поймать случайную пулю, пробираясь к выходу.

Постепенно интенсивность стрельбы начала стихать. По всему залу в самых разнообразных позах валялись трупы. Среди них шевелились раненые и медленно, с выражением испуга на лицах, поднимались на ноги уцелевшие в перестрелке безработные.

Чувак не спешил выбираться из-за дивана. Интуиция подсказывала ему, что боестолкновение еще не окончено. И верно — один из негров, провалявшийся всю перестрелку на полу и, должно быть, напрочь потерявший голову, вдруг выхватил из-за пояса револьвер и навскидку выпалил в своего мексиканского соседа, стоявшего на коленях с трясущимися от страха руками.

«Чеканос поймал мою пулю…» — подумал Чувак, наблюдая из своей норы, как уцелевшая кубинская публика ответными залпами из карманных орудий шумно демонстрирует наглецу свое неодобрение.

Дождавшись, пока снова наступит тишина, Чувак досчитал в уме до тридцати и лишь тогда высунул голову из-за дивана. В зале не было ни одной живой души — только трупы.

«Отлично, раз никто не возражает, я могу пройти без очереди», — подумал Чувак и подошел к ближайшему окошку.

Увы, женщина, сидевшая по ту сторону стекла, была мертва. Пуля попала ей в самую середину лба, и оттого казалось, что у нее три глаза. Голливуд отдыхает!

Чувак подошел к следующему окну. Опять облом — этой сотруднице бюро по трудоустройству досталось сразу три пули, должно быть, и при жизни она была везучей. Подумав о том, что ей было бы достаточно и двух пуль — в правый глаз и над левой грудью, Чувак покачал головой.

Он принялся обходить все окошки и в каждом натыкался на убитых сотрудниц. Особенно запомнилась ему та, что сидела на полу, откинувшись на стену и широко раскинув руки, словно желая обнять весь мир. В этом жесте было столько искреннего радушия, столько тепла, столько доброты, что Чувак даже прослезился от избытка чувств.

Ему пришло в голову, что смерть меняет людей в лучшую сторону! Пять минут назад он видел эту женщину живой. Тогда в ней не было ни капли благожелательности, только ненависть к тем, кто подходил к ее окошку с другой стороны.

«Fuck my life!» — подумал Чувак, и ему вдруг стало невыносимо грустно. Почему все эти люди вокруг мешают ему жить так, как ему хочется? Он не вмешивается в их жизнь, это они постоянно требуют от него чего-то, вынуждая защищаться, отталкивать от себя мягкой лапой с упрятанными в них когтями.

Чуваку вдруг захотелось записать свои мысли. Кто знает, вдруг когда-нибудь ему придет в голову написать книгу? Книгу о своей жизни, о взлетах и падениях, о поражениях и неудачах. Чувак так увлекся этой мыслью, что с ходу придумал название: «Чувак и жизнь». Название потрясло его своей глубиной. Да, книга с таким названием просто обречена стать бестселлером! Иначе и быть не может!

Он просунул руку в окошко за анкетами, лежавшими перед убитой, собираясь сделать кое-какие записи на их обороте, но услышал быстро нарастающий звук полицейской сирены и поспешил к выходу, да так, что дважды чуть не упал, споткнувшись о трупы. Дожидаться полиции, давать показания и отвечать на повторяющиеся идиотские вопросы Чуваку не хотелось. Он хорошо понимал, что при желании полицейские могут объявить его зачинщиком бойни и повесить все эти трупы на него. Кто знает, какие у них сейчас расклады, особенно перед выборами мэра…

Чувак скользнул в дверь, стараясь не привлекать к себе внимания, и надо сказать, что ему это удалось, потому что зевак, привлеченных звуками стрельбы, на улице не было. Чересчур любопытные граждане Катарсиса обычно не доживали до совершеннолетия, попадая на кладбище еще тинэйджерами. Выжить и оставить потомство удавалось только тем, кто с пеленок привык не обращать внимания на то, что их непосредственно не касалось.

Чувак тенью мелькнул вдоль стены и свернул за угол секунд за тридцать до того, как первая полицейская машина взвизгнула тормозами у входа в Бюро по трудоустройству, которое теперь можно было смело назвать Городским бюро по отстрелу безработных. Или, например, Городским бюро мертвых вакансий.

Чтобы немного отвлечься от грустной действительности, Чувак заглянул в мексиканскую закусочную, где съел буррито и запил его пивом.

— С бюро я пролетел, — вслух подумал он. — Вряд ли городские власти откроют его раньше, чем через две недели. Пока сделают ремонт и развесят новые плакаты с мэром, да наберут персонал… А может быть, никто и не станет открывать бюро — ведь все безработные, которые в него обращались сегодня, ушли в мир иной. Кроме меня, но я уже понял, что в этом уродском городе никто даже и не почешется, чтобы сделать для меня хоть что-то хорошее.