Читать книгу - "Супердвое. Версия Шееля - Михаил Ишков"

— Вы испытали потрясение, Густав?

— Меня вырвало, господин медиум. Эсэсманы смеялись, а шарфюрер подбодрил – еще парочку таких акций, Густав, и ты научишься обращаться с унтерменшами. Вот этого я испугался более всего. Я ведь так хотел вступить в СС…»

«Молчите!!! Отвечайте мысленно, я пойму. Вы хотели записаться в СС? Зачем?!!»

— Да, господин Мессинг! Я…

«Мысленно!!! Мыс–лен–но! Я пойму. Как вы оказались в той деревне?»

«Меня прикрепили к взводу СС для связи со штабом пехотной дивизии, чтобы в случае нападения партизан, вызвать подкрепление. (Правда), к тому моменту, моих желаний послужить рейху значительно поубавилось. «Потому (что я) русский, господин провидец. Моя мать русская и я люблю ее, но перспектива (стать полезным) рейху – этому огромному, под самые небеса одетому в белый мрамор, сияющему исполину, где торжествует правда крови и сила почвы – уже не вдохновляла меня. Мрамор потускнел, белокурый витязь сгорбился и стал более похож на чудовищного людоеда, пожиравшего всех, кто попадет ему под руку. В том числе и немцев, господин медиум».

Крайзе не имел привычки курить, поэтому мне было труднее опознать его мысли, но через помехи, обертоны переживаний, мелькание зрительных образов мне открылась таинственная даль, нависшая синева небес и нагоняющее ужас, покосившееся на бок уродливое, залитое кровью существо. Крайзе мысленно обозвал его «людоедом», я бы назвал «измом». Некоторое время у меня были сомнения, сообщать ли этому в сущности простоватому парню, что он сирота. Этот факт Трущев посоветовал использовать в качестве ключика.

Но зачем Мессингу ключик? Самое время открыть правду, которой поделилось со мной НКВД.

— Ваша мать умерла, Густав.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Она не пережила смерти отца. Оба скончались прошлым летом, получив извещение, что вы пропали без вести. У вас есть еще родственники?

— Да, тетя в Берлине, двоюродные братья. Я всегда хорошо относился к тете Марте, хотя она всегда была красная.

«Красные вам не по душе?»

Он рассердился. Я напомнил.

«Тихо! Молчите и размышляйте! Я распознаю…»

«Мне плевать на красных, белых, зеленых, особенно, на коричневых С того дня, когда я опорожнил желудок, мне больше не хотелось стать эсэсманом. Мне ненавистно само желание швырять детишек в огонь, но что я мог поделать против всесильного людоеда! В Витебске я напился. Сидел один в комнате, разглядывал бронзовую медаль, врученную мне в Великих Луках и как русский пил самогон.

Самогон меня не брал. Тогда я решил поискать женщину. Вспомнил о новенькой в штабе, полы мыла. Можно вслух?»

Я кивнул.

— В начале сорок третьего года я оказался в Витебске на переформировании. Рассказывать, как я очутился в Витебске при штабе 3–ей танковой армии, в роте связи?

— Да.

— На фронт меня отправили осенью сорок второго года после учебного лагеря в Магдебурге. В Великих Луках я попал в гренадерский полк 83–ей дивизии, которым командовал подполковник барон фон Засс. Он тоже был родом из Бранденбурга, у него имение неподалеку от Вердера на берегу Швиловзее… В полку меня, как знающего русский язык и владеющего всеми видами связи, оставили при штабе. Располагался штаб в старинной крепости на западном берегу Ловати. В крепости, правда, ничего, кроме земляных валов, главных ворот, собора и нескольких строений, не осталось, но все же это была огороженная территория и там было спокойней чем в городе.

В Великих Лугах я пробыл три месяца. В конце ноября, когда ударили морозы и земля отвердела, большевики перешли в наступление. Они прорвали фронт, остановить их удалось лишь в двенадцати километрах западнее города. Другими словами, Великие Луки постигла участь окруженного Сталинграда, причем, в одно и тоже время, и также, как на Волге, Гитлер запретил гарнизону даже думать об отступлении. Мы должны были держаться до последнего солдата.

Нас, правда, пытались деблокировать. В начале января мы уже отчетливо различали артиллерийскую пальбу и даже пулеметы. Дальше русские не пустили. В крепости оборонялось несколько тысяч человек – все из разных частей. Наш командир, подполковник Засс вопреки приказу фюрера нашел в себе смелость отдать команду пробиваться к своим.

Это был кошмар! Не хочу вспоминать…

Он невольно глянул на свои сведенные в попытке вцепиться в чье‑то горло руки и крупно сглотнул.

Я не посмел прерывать его, тем более фиксировать в отчете, что он вообразил, о чем вспомнил.

— К своим, господин Мессинг, вышло около сотни человек. Раненых пришлось оставить в крепости, а у меня, не поверите, за три дня боев ни царапины. Во время прорыва к нам прибилось еще человек восемьдесят – это все что осталось от семитысячного гарнизона.

Всех спасшихся распределили по госпиталям, меня отправили в Витебск. Там наградили Бронзовой медалью за доблесть. На Железный крест поскупились – как же, у меня подозрительное происхождение. Однако Засс не забыл обо мне и в качестве переводчика и отличного связиста взял с собой.

Так я оказался в штабе 3–ей танковой армии.

Там и познакомился с Татьяной.

Она мыла полы в коридорах и разрешенных помещениях. Прежнюю уборщицу забрала фельджандармерия. Новенькая прятала лицо, однако к ней сразу начали приглядываться. В тот день, получив после акции сутки отдыха, я, как уже было сказано, крепко выпил и направился в штаб. Там предложил Татьяне проводить ее домой. Она почему‑то испугалась, тогда я взял ее под руку и не отпускал до самого дома. Она открыла дверь, попыталась оттолкнуть меня, но я был пьян, господин провидец, я вломился к ней в комнату.

Это была небольшая комната с миниатюрной кухней в прихожей, печь топилась дровами. В комнате я крепко обнял ее и брякнул первое, что пришло в голову.

— Давай, давай…

Она вырвалась и сгоряча выпалила.

– Aus! Швайнехунд!..* (сноска: «Вон, собачья свинья!»)

Меня словно кипятком обдало.

— Ду бист… Ты говоришь по–немецки?

Она промолчала, села за стол зарыдала.

Я сел с другой стороны и по–русски выговорил.

— Прости, Татьяна.

Она не ответила, отвела глаза, правда, плакать перестала. Сжала губы, решила, по–видимому, до конца отстаивать свою девичью честь. А у меня уже и хмель прошел.

Я поинтересовался

— Я знаю твой родной язык. Но откуда ты знаешь немецкий? И эти апартаменты… Насколько мне известно, в этом замызганном городишке всего несколько приличных домов, да и то двухэтажные. В одном из них селили учителей местной школы. Ты была учительницей?

Татьяна неожиданно встала, подошла к комоду.

Я предупредил.

— Если у тебя есть оружие, не надо пальбы. Ты провалишь партизанское задание.