Читать книгу - "Колумбийская балалайка - Александр Логачев"

Легкий двухмоторный спортивного класса самолет поднялся с аэродрома в пригороде Медельина. Его пассажир бросил взгляд на удаляющееся летное поле аэроклуба «Новая Гранада», принадлежащего семье дона Асприлья — семье, близкой его собственной не только общими интересами и делами, но с недавних пор и кровно. Месяц назад они породнились. Свадьба его сына Антонио и Хуаниты, дочери дона Асприлья, прогремев оркестрами и фейерверками, отшумев фонтанами вина и заздравных криков, упрочила давний деловой союз семей.

Пассажир самолета всегда ценил хитрого и удачливого Асприлья-старшего, умевшего балансировать на тонкой ниточке между законом и тем, что законом преследуется, умудрявшегося приятельствовать с официальной властью и властью подлинной и наживать на этой дружбе капитал. И балансировал он столь ловко, что нет-нет да и возникнет подозрение: а уж не заключил ли старый прохвост контракт с самим Дьяволом?..

Пассажир, он же Мигель Испартеро, тот, кого некоторые называют Маэстро, отвернулся от иллюминатора. В следующий раз он посмотрит на землю уже на подлете к базе Диего Марсиа.

Кроме пилота, с доном Мигелем летели двое телохранителей. Он мог бы обойтись без охраны в этом простом путешествии, но сегодня секьюрити должны будут сопровождать еще одного человека, ради которого, собственно, путешествие и было затеяно. И не только путешествие. Он мог бы не лететь сам, а послать любое доверенное лицо, того же Антонио например, которому пора заканчивать с медовым месяцем и возвращаться к делам. Однако Мигелю позвонил сам дон Эскобара, тот, кого некоторые называют Падре, и попросил все сделать лично.

Заинтересованность Падре в этой русской особе возрастала с каждым днем. Мигель, один из немногих достоверно знающих, для чего она понадобилась боссам, был, разумеется, польщен, что его берут в новое, сулящее хорошие перспективы дело, но с другой стороны — из подвала тянуло холодком. Да, из того мрачного подвала его сознания, где притаились предчувствия, предрассудки, необъяснимые страхи и память о том, чего никогда не было, отчетливо веяло холодом. Дон Мигель ощущал этот холод с тех пор, как его втянули в это предприятие. А ведь раньше всякий раз, когда накатывало это леденящее покалывание в теле, впереди непременно поджидали неприятности. Незаурядной интуицией, видимо, наградила его бабка, которая однажды предсказала землетрясение в родном Бунавентуре и тем спасла жизнь себе, близким и поверившим ей соседям. Так гласит семейное предание. Дон Мигель тоже привык доверять своей интуиции. Но… Его втянули в дело с русскими, и отказаться он не мог. А если б и мог… то все равно бы не смог. Потому что банк в случае удачи можно сорвать преизрядный, и он никогда себе не простит, что упустил такую возможность.

Дон Мигель вылетел на два часа раньше запланированного, отменив в высшей степени важную встречу с одной шишкой — членом правительства. Поступать столь опрометчиво, может быть, и не следовало, но он захотел поскорее покончить с русскими, сбросить с себя ответственность, перестать думать об этом и избавиться от неприятных, давящих ощущений.

— …..Я не перебивала, пока вы обсуждали, но вот вы сказали… Вы не оговорились, назвав это, — Татьяна взмахнула руками, — гауптвахтой?

— Я думаю, — кивнул козырьком Борисыч, — что здание строилось как гауптвахта, а не как тюрьма. Если б, Танечка, планировалась тюрьма, дверь не поставили бы столь непродуманно. Вы заметили, что она открывается внутрь? Рискованно для острога, не находите? А для «губы» сойдет. Далее…

— Да погодите вы с беседами, е-мое, — возмутился Алексей. — Никак все обговорили? А если у меня что сорвется, на кого надеяться? На Мишку? Мишка, ты можешь чего?

Михаила заметно коробило от «Мишки», но он решил до поры задвинуть эту тему. А на вопрос ответил, что, мол, не спецназ, но в шар могу закатать реально. И с нажимом добавил: «Кой-кому».

— М-да, — покачал головой Алексей.

— Я тебя подстрахую, — вдруг вызвался Борисыч. — Хотя гарантировать ничего не могу: возраст.

— А ты что, дедуля, часовых снимал? — К этому времени в разговоре участвовал и Вовик, и к нему теперь даже иногда прислушивались.

Борисыч смущенно крякнул, потер пальцами губы, повел головой:

— Снимать не довелось. Самого меня снимали как часового — это да, было. Спасибо, живым оставили.

— В войну, что ли? — обалдел Вовик.

— Именно что в войну, — усмехнулся Борисыч.

— Так сколько ж тебе лет, батя? — изумленно вскинулся Михаил.

— Так много. По молодости меня снимали… а на закате сам вот собрался. По кругу ходим, едрить ее в кольцо…

— Стойте! — вскрикнула Любка. — Сколько прошло? — И сама посмотрела на часы, которые только у нее и имелись. — Полтора часа. Через два, ну, то есть уже через полчаса, наших часовых сменят. Понимаете?

И она замолчала, закусив костяшки больших пальцев.

— Она права, — посерьезнев, поднялся с циновки Борисыч. Аккуратно, а на самом деле нервно отряхнул брюки и рубашку от налипшего мусора. — Новые могут и не быть уверены, что Маэстро нужен лишь один из нас. Начинаем!

Настала тишина, будто, дернув рубильник, выключили все звуки. Тишину нарушила Татьяна:

— Мне вдруг в голову пришло… Мы не подумали вот о чем… Если нас ждали здесь, значит, нас завезли сюда… А кто завез? Энрике? Но почему тогда его убили?

Любовь открыла было рот, чтобы ответить, но передумала.

— Вот потому и убили, что свидетелей мочат. Отработал свое — и привет, — охотно поддержал беседу Михаил — не исключено, чтобы оттянуть время их смертельно опасной затеи. — Как и у нас. Панамец, сука, и пил небось, чтоб мы фишку не прорубили.

— Ребята, — заканючила Люба, — время…

— Все, конец базарам, — твердо сказал Алексей. — По местам.

Хорхе поглядывал попеременно то на часы, то на клюющего носом Пабло. Хорхе не знал, кто их меняет, и молил Бога, чтобы не Хосе с Раулем, эти недоноски, которые любят составлять пару. Которым самое место на банановой плантации, а не в боевом подразделении. Они, эти два идиота, без приказа свои грязные задницы не поднимут. А если вовремя им не прикажут, так Хорхе и Пабло проторчат на этой вонючей ступеньке вонючего крыльца дьявол знает сколько. Прости, Господи, что поминаю нечистого всуе. Но мы и так опоздали на первый тайм, а играют на кубок Либертадорас «Сан-Паоло» и «Бока Хуниорс», — вчера не посмотрели впрямую, так хоть в записи бы увидеть…

Хорхе в очередной раз расстроился из-за того, что не додумался запрограммировать видео на запись матча. Какая промашка…

Он не в первый раз поднялся с единственной, но высокой деревянной ступеньки, добрел до угла гауптвахты, выглянул. Никого. Никто не двигался к их посту. Самое пекло, все сидят в казарме, в холодке. Сиеста.

Он собрался продолжить замысловатое ругательство, но вовремя вспомнил про обет, который наложил сам на себя после излечения от очередного триппера, — не сквернословить два месяца. Горестно вздохнув, Хорхе вернулся под козырек, вновь опустился на ступеньку, прислонился спиной к двери. Пабло будить не стал, пускай подремлет. В последнее время напарник из-за головных болей мучается бессонницей. Сказывается та вылазка в городок… как его там?.. Когда они вместе с ребятами из Ревармии захватили его и удерживали несколько дней, пока их не выбили правительственные войска. Что там стряслось, Пабло не рассказывал. Не ранили и не контузили — это факт, но головные боли он заполучил нешуточные — это тоже факт.