Читать книгу - "Атлантическая премьера - Леонид Влодавец"

— Брайт, считающий себя гением, допустил ошибку. Он был убежден, что овладел секретом полностью заменять память. В действительности у него получилось нечто иное. По-видимому, когда он стер память Короткова и, переписав ее на искусственный носитель, зарядил вам в голову память Брауна, то не учел одного: память Короткова никуда не исчезла. Получилось примерно то же, что происходит при магнитофонной записи через микшер. На одной ленте записываются две записи. Другое дело, что память Короткова была приглушена, подавлена. Но стресс, который вы пережили, беспамятство, перешедшее в кому на то время, пока организм перестраивался, не зная, чьи команды выполнять, волей-неволей заставили память Короткова пробудиться — иначе вы не вышли бы из комы. Но память Брауна крепко зацепилась за свободные клетки мозга — у такого молодого человека, как вы, Коротков, память еще не слишком загружена и места для Брауна вполне хватило. Ему надо было стирать память другим способом, постепенно отключая клетки, несущие эту информацию. Но думаю, что тогда он просто убил бы вас или оставил неполноценным кретином.

— Хорошо, — сказал я зрелым голосом Брауна, — вы-то что будете с нами делать? Ведь понятно, что эта длинная лекция — только преамбула. Уловили — есть мировой заговор «серых кардиналов», которые хотят все в мире перевернуть и поставить человечество под контроль. Но что мы можем сделать? Мы — один человек, со смешавшимся двойным сознанием. Психиатры определят у нас синдром раздвоения личности и определят в дурдом. В СССР — безусловно, в Штатах — почти наверняка. Никакие наши свидетельские показания в обеих странах ни один суд не захочет слушать. Кроме того, разумеется, никаких доказательств не будет. Вас, по вашим словам, вот-вот убьют.

— Я не сказал, что так просто позволю себя убить — это раз. А вам мне хочется поручить совсем непростое дело… Да, в суд вам, конечно, идти бесполезно. Но вот попытаться посеять в обществе слухи, поднять общественное мнение вы можете. Прежде всего там, в СССР. Они ведь любят уличать империалистов в кошмарных замыслах, хотя точно такие же «серые кардиналы» сидят и у них в Политбюро. Конечно, вам не удастся остановить их, но вы можете попытаться исподволь подготовить Сопротивление…

— В одиночку? — Все-таки Браун был умнее Короткова, который уже собирался вскинуть руку в пионерском салюте и заорать: «Всегда готов!»

— Я надеюсь, что мы сможем дать людям ключ к пониманию того, что начнет твориться в мире. У меня есть еще кое-какие возможности, есть сторонники, я могу побороться, но один лишний там, за «железным занавесом», не помешает. У вас все пойдет куда страшнее, чем здесь, ибо будет впечатление, что рушится тирания, прорезается свобода, а на самом деле все пойдет совсем в ином направлении…

— Да ну, — усмехнулся Коротков, — неужели они с КГБ сладят?

— КГБ им уже сейчас помогает, хотя и не всегда об этом знает. Вы должны отрешиться от стереотипов и наклеек. Каждая личность может быть и врагом, и другом. Каждая партия или государственная структура может и помочь, и навредить им. Вам придется маневрировать, не показывать своего лица и истинных целей. Дружить с теми, кого следует убить, и убивать тех, с кем могли бы подружиться.

— Ничего себе!

— Именно так. Во имя чего, вы спросите? Во имя свободы. Никто не должен присваивать себе право управлять сознанием людей против их воли. Даже из самых благих побуждений.

— Почему из благих-то нельзя? Сделают всех счастливыми, сытыми, довольными. Никто не будет воевать, воровать, убивать… — тут уж точно высунулись уши Короткова.

— Не сделают, будьте покойны. В лучшем случае, они начнут подвергать мир полной умственной деградации. Целенаправленной! Потому что интеллект им будет опасен — именно интеллектуалы постоянно докапываются до их корней. «Кардиналы» дискредитируют их, загоняют в угол, покупают, убивают. Чем больше интеллекта — тем опаснее. Чем меньше он контролируется — тем страшнее. И «кардиналы», вероятнее всего, постараются создать такие условия, чтобы вывести элиту с устоявшимися жесткими рамками. Преемников! Все, что вне этих рамок, — имеет права лишь на жратву и выпивку, секс и зрелища, тряпки и комфорт. А мыслить будут те, кому положено. Пасти стада, доить коров и резать лишних бычков. Вот так.

— Хорошо, — сказал Браун, — допустим, я согласился. Я буду, видимо, получать какие-то задания, скорее всего по каким-то обусловленным каналам? Верно?

— Допустим…

— Значит, вы будете мной управлять примерно так, как ваши «кардиналы» управляют своими людьми? Тем более что вы и сами один из них. По крайней мере в прошлом… Так вот, где гарантия, что я не буду вовлечен в этот дьявольский план — если, конечно, он действительно существует? Я знаю, что мальчику Коле легко вбить в голову, будто он выполняет высокую миссию, а потому должен зарезать того, на кого вы ему укажете, и затем взорваться иди сжечь себя на какой-то площади. Но мне, старому волку, на эти не польститься. Конечно, если вы сейчас скажете: «У тебя есть выбор или сотрудничество, или пуля», то я соглашусь. Я прагматик, у меня есть чувство самосохранения, люблю жить и не люблю подыхать.

— Нет, я вовсе не хочу, чтобы вы пошли на сотрудничество с таким ощущением, что у вас «не было иного выбора». Думаю, что я в вас ошибся.

Это могло означать самое неприятное. Браун и Коротков слились в одно «я»

— довольно жалкое и перетрусившее.

Глаза сквозь прорези маски смотрели презрительно и зло. Наверно, я его оплевал, оскорбил, унизил. Это отчетливо читалось во взгляде камуфляжника. На какие-то секунды мне — Браун и Коротков были неразличимы — показалось, что свою пулю я уже заслужил.

— Вот что, — произнес бывший «серый кардинал», — я был бы не я, если бы не продумал вариант на случай вашего отказа. Для начала гляньте на эту фотографию. Не узнаете?

— Нет… — Что-то знакомое было, но что…

— Нормально, — констатировал камуфляжник. — А этого узнаете?

— Тот же самый? — предположил я. — Только одет по-другому и подстрижен.

— Тот, что был показан первым — Ричард Стенли Браун. А второй — тот, кто им станет. Правда, сохранив память Короткова. Он уже здесь. Как и Марсела Родригес. Им повезет — они начнут новую жизнь…

Не помню, что произошло дальше. Этот разрыв в памяти остался и по сей день.