Читать книгу - "Меченные злом - Виталий Гладкий"

Сегодня художников было немного, около десятка. Майор несколько поскучнел – он рассчитывал на более широкий круг общения – но затем приободрился: может так оно и лучше. Артем знал, что уличный "вернисаж", который в народе прозвали Развал, набирал полные обороты лишь в выходные и праздничные дни, когда к туристам присоединялись и местные жители. Тогда к труженикам кисти даже подойти было трудно, так много находилось желающих приобщиться к высокому искусству. Большей частью художники продавали произведения, выполненные ими ранее, но некоторые, из малоизвестных, в основном портретисты, работали прямо на площади, создавая свои "шедевры" с поразительной быстротой.

Однажды Артем, будучи свежеиспеченным капитаном, на радостях решил запечатлеть свой облик для потомков. Притом, не в карандаше, а масле. Когда он получил свой заказ, то долго не мог опомниться от изумления – человек на портрете оказался похожим на кого угодно, но только не на него. Написанный масляными красками мужественный красавец был вылитый американский актер Сильвестр Сталлоне.

И все равно портрет ему очень понравился. Артем повесил эту мазню на видном месте, и с прошествием времени, показывая ее гостям, объяснял, скромно потупив очи, что это он в глубокой молодости. Народ восхищался писаным красавцем и атлетом, тем самым проливая бальзам на зачерствевшую душу старшего опера городского уголовного розыска.

Майор не без интереса прошелся вдоль выставленных полотен. Он мало разбирался в живописи. Но ему нравились яркие цветные пятна, положенные на холст умелой рукой – будь-то пейзаж, натюрморт или что-нибудь абстрактное. Когда он смотрел на такие картины, внутри появлялась какая-то странная теплота, а беспорядочные мысли вдруг становились легкими, прозрачными и уносились в такие выси, что сердце обмирало.

– Желаете что-нибудь приобрести?

Вопрос застал Артема врасплох; он как раз стоял на том месте, где обычно располагался Миша со специальным походным столиком, на котором лежали ножницы, черная плотная бумага, тюбик клея и красивые резные рамочки, изготовленные Завидоновым собственноручно.

Теперь тут устроился лохматый мужик с похмельными глазами и густой пегой бородой.

Его товар большей частью состоял из достаточно неплохо выполненных копий картин известных русских и итальянских живописцев. Но одно полотно явно стояло особняком. В нем чувствовалась рука настоящего мастера. Это смог понять даже майор, потому и задержался возле стеллажа с картиной.

– А почему нет? – скорее спросил самого себя, нежели ответил на вопрос лохматого художника Артем. – Сколько? – Он ткнул пальцем в понравившееся ему полотно.

Сегодня он чувствовал себя богачом – получил зарплату и какие-то премиальные. Видимо, Пека расстарался, выбил для своих ребят малую толику сверх бюджета.

Лохматый художник поскучнел и неприветливо ответил:

– Эта не продается.

– Как не продается? – удивился и почему-то расстроился майор. – Насколько я понимаю, здесь все выставлено на продажу.

– Покупайте любую другую, только не эту, – упрямо твердил свое художник.

– Ладно, нет так нет, – вынужден был дать задний ход Артем. – А другие картины меня не впечатляют. Уж извините.

– Извиняю… – независимо буркнул художник. – Что касается других… – Он чуток заколебался, но все же продолжил: – Должен сказать, у вас есть вкус.

– Вы мне льстите, – постарался как можно приветливей улыбнуться майор. – Но если уж пошел такой разговор, то позвольте все-таки поинтересоваться: это полотно – ваша работа?

– Конечно моя, – с достоинством ответил художник. – Я понимаю, почему вы спрашиваете.

Все остальные – копии. Любую из них я делаю за пару часов. Без особых проблем.

Кушать, знаете ли, хочется. Притом три раза в день, как минимум. А над той картиной, что вам приглянулась, я работал почти месяц. Это не считая времени, потраченного на этюды. Настоящие ценители не с пустым карманом на наш Развал заглядывают редко.

Спрашивается в задаче: сколько мне придется голодать, пока я продам действительно стоящую вещь? То-то… А дешевые копии по карману многим. Тем более что большинство покупателей разбирается в живописи как свинья в апельсинах. Им не важно, авторская работа или нет. И кто этот автор. Главное, чтобы доминирующий цвет картины гармонировал с обоями. Вот такие у нас "знатоки".

– Но тогда напрашивается вопрос: зачем вы эту картину выставляете вместе с остальными, если не собираетесь ее продавать?

– Вам не понять, – отрезал художник.

– Ну почему же? Или вы считаете меня тупицей?

– Что вы, нет! – Художник смутился. – Просто… – Он замялся. – Понимаете, эта картина – моя Голгофа.

Пришла очередь смутиться и Артему. Смысл последней фразы он постигнуть не мог, хотя и заставил мозги работать на полную силу.

– Кгм!.. – прокашлялся майор ради необходимой паузы; он уже хотел сказанное художником замять и даже кивнул с глубокомысленным видом, но любопытство все-таки взяло верх и вопрос сорвался с языка помимо его воли: – Простите, но почему Голгофа?

Судя по этому полотну, Бог вас талантом не обделил.

– Вот, вот! – с горечью подхватил художник. – Именно – не обделил талантом. И не более того. А во всем остальном – полный облом. Еле концы с концами свожу. И вместо того, чтобы работать над авторскими, серьезными произведениями, занимаюсь черт знает чем.

Потому я приношу сюда эту картину как свой крест и, ежедневно глядя на нее в окружении написанных одной левой копий, говорю себе: "Салтыков, какая ты гнусная, ленивая и жадная скотина! На что ты тратишь драгоценное время!? Деньги – это грязь. А настоящее искусство – вечность. Плюнь на все и займись серьезным делом. И благодарные потомки воздадут тебе по заслугам". Так я терзаюсь до вечера, а затем… затем иду в свою мастерскую и мараю красками очередной холст, чтобы усладить взор какой-нибудь Дуньки из новых русских скопированным "шедевром". Или пью до чертиков в компании собратьев по ремеслу.

– Каждому свое… – туманно сказал Артем, которому было недосуг углубляться в дебри софистики.

– Вот и вы меня осуждаете. Не спорьте, не спорьте, я вижу! И правильно, черт возьми, правильно! Жизнь дает нам возможность выбора, чтобы мы сами определились по какой дороге идти. Но мы почему-то выбираем не самый благородный и полезный для общества (пусть и тернистый) путь, а прямую и с виду легкую тропинку, на обочине которой, как нам кажется, растет земляника. Мираж! Все это мираж. Легких путей не бывает. У меня в особо удачные дни карманы набиты деньгами. Ну и что? А ничего. Пропил, прожрал – и все сначала. Нет бы сесть за мольберт и годик попахать в поте лица, пусть и впроголодь… а там выставка, другая, третья… международное признание… Эх! С-сукин ты сын, Салтыков!

Он с отвращением сплюнул и начал раскуривать трубку.

– По-моему, на этом месте сидел другой человек… – будто в раздумье сказал майор.